— Граждане! Кто везет животное? Правила запрещают…
Миша догадался прикрыть Костю спиной.
— Тетенька, — наивно сказал он. — Это я нечаянно хрюкнул…
Вмешался какой-то пассажир со строгим лицом и в роговых очках.
— Тут тебе не свинарник, а трамвай, — с видимым удовольствием пояснил он. — Нашел где хрюкать. — И осуждающе добавил: — Молодежь нынче…
— Будто сам не был таким, — откликнулся на его слова высокий парень в курточке с молнией. — Еще, наверно, почище хрюкал.
— Я не хрюкал, — с достоинством сказал гражданин в роговых очках. — Меня воспитывали по-другому.
— Куда как воспитали, — буркнул парень.
Все внимание пассажиров переключилось теперь на спорящих.
Проехали еще остановку. В вагон вошло много пассажиров. Костю прижали к стене, и поросенок заголосил.
— Мальчик!
Трамвай остановился, и, как ребята ни просили, пришлось выйти.
Остальную дорогу бежали.
Во дворе ветеринарного пункта им встретился рослый мужчина в белом халате.
— Дяденька!..
— Ну, что у вас? — строго спросил он.
— Вот мы… у нас поросенок, — еле слышно прошептал Костя.
— И что же?
— Так… плохо дышит…
Костя с готовностью хотел вывалить поросенка на землю, но строгий гражданин перехватил мешок. Он сам достал поросенка, встряхнул его за задние ноги.
— И давно с ним так?
— Не… только пить дали… после этого.
— Что «пить дали»? Ты, смотрю, говорить разучился. Что же вы ему дали?
— Валерьянку… Он кричал, мы успокаивали.
— И много? — спросил гражданин, хмуря брови.
— Ну… пузырек, — пристыженно сказал Костя.
Человек в белом халате покачал головой и деловито стал засовывать поросенка обратно в мешок.
— Дядя, а он выздоровеет? — спросил молчавший до этого Миша.
— Если ничего больше давать не будете.
Ребята повеселели.
Дома поросенок уже не валился с ног, но все еще изредка противно хрюкал. Но ребят это уже не беспокоило.
— Ты не сердись на меня, — попросил Костя.
— Что ты! — сказал Миша. — Ничего плохого ты не делал. Вместе мы…
— Я у тебя еще напортил… пилку сломал, у лобзика пилку.
— У меня их много. Не жалко.
— И пень твой сломал…
— Какой пень? — не понял Миша.
— Ну там, из пластилина. Ты ушел в аптеку, скучно было. Я гриб хотел сделать. И сломал… Я починю. Завтра, можно, приду?
Миша прошел в переднюю комнату, откинул тряпочку с фанерки и тихо ойкнул. Костя сгорал от стыда.
— Я думал, что умею, — тихо сказал он. — Я когда шел к тебе, думал, что все умею. А получилось, ничего не умею. И диктант не написали…
— Ничего, — прервал его Миша. — Диктант я постараюсь написать, только бы сосредоточиться. Не умею еще я сосредотачиваться. А пень мы завтра такой вылепим, что залюбуешься. А сейчас в школу. Тебе еще за книжками бежать придется.
— За книжками… это я быстро. Один момент, — обрадованно сказал Костя. — А диктантик ты мне сегодня задал, что ахнешь. Не по моим силам твой диктантик. Я думал, что все умею. А оказывается, ничего не умею. За книжками… это я быстро.
На улице около лавочки дремал Фома. Увидев ребят, он лениво поднялся.
— Завтра я тебе, знаешь, сколько семечек принесу — стакан. Щелкай на здоровье, — щедро пообещал Костя.
Фома недоверчиво моргнул, посмотрел на хозяина: как, мол, прикажешь отнестись к столь безответственному, заявлению?
— Он принесет, — заявил Миша.
И тогда Фома встал на задние лапы и нерешительно гавкнул.
Коммерсанты
Мальчишек во дворе много. А вот чтобы они были дружны — этого не скажешь. С утра, бывает, соберутся вместе, но разговаривать станут и поссорятся, а то еще и подерутся. Так каждый день.
Правда, Минька Добрецов и Павлик Уткин никогда не ссорятся между собой. Они и в школе за одной партой сидят, и в кино вместе ходят. Родители их тоже дружат. Когда мать Павлика приходит к Минькиной матери, вспоминают они, как гуляли в девчонках. Послушать их, так можно понять, что и они немало озорничали.
У Павлика, кроме матери, никого нет, а у Миньки есть еще старший брат — восьмиклассник Семен, который важничает и все время куда-то торопится. Успевает он только поехидничать над Минькой. Сейчас еще не так, а вот когда Минька был поменьше, Семен стаскивал его с кровати за ноги и держал вниз головой. Минька, конечно, ревел — не очень-то приятно болтаться в воздухе, а Семен пел: