Я сам пришел в Церковь молодым человеком, попал к замечательному духовнику и вижу сейчас, как он изменился. Человеческое сознание подвижно, надо отдавать себе отчет в происходящем, размышлять, сомневаться, что-то переосмысливать, отказываться от того, что делает тебя хуже и тормозит твое развитие. Мой духовник не стал цепляться за те ценности, которые в свою очередь получил в наследство от других людей и духовных авторитетов, и я тоже. С течением жизни мы поменялись оба. Мне кажется, он стал еще более духовно развитым человеком. Я вижу, как изменились его взгляды к таким вещам, как государственное устройство, патриотизм, церковная дисциплина. И что при этом неизменными остались отношение к вере, требовательность к себе самому, внимание и любовь к людям.
Почему мне кажется, что так важно менять сознание? Если дух свободы и любви не воспитывать в человеке, он сам собой не появится. Зато его место обязательно займет система. Любая. Если мысль о свободе и любви не проповедуется, не звучит в словах священников, в словах авторитетных церковных и культурных деятелей, то формируется системное, а не свободное мышление.
На этом фоне большое благо, что в России сейчас так мощно развивается гражданское и протестное сознание. Ведь в широком смысле это время осознания собственных свобод, права думать по-своему, не соглашаться, выражать свое мнение. Этот процесс очень важен и для Церкви в том числе, и если она сейчас не поддержит определенные протестные требования (честные выборы, борьбу с коррупцией, неангажированные суды и т. д.), она очень много потеряет в будущем. Сейчас решающее время для Церкви, которое в каком-то смысле определяет ее будущее.
Ведь Церковь в метафизическом смысле – это совесть – и человека, и государства. Это мощнейший инструмент формирования нравственных понятий. Она не только регулирует категории человеческой морали, определяя границы возможного и преступного, не только призывает личность к ответственности и покаянию, она и в масштабах государства становится мощным фильтром, сдерживающим порок, несправедливость, ненависть, агрессию. Именно поэтому Церковь ни с чем и не должна быть «срощена», это автономный и самостоятельный в моральном плане орган. Но только тогда Церковь становится совестью – и человека, и государства, – когда в ней присутствует в первую очередь не устройство и организация, а сила свободы и любви.
Церковь в советский период почти разучилась говорить на языке свободы, вследствие чего многих ее деятелей и тех, кто в Церковь сегодня приходит, интересует все на свете, кроме главного. Они говорят о том, что нужно восстанавливать монархию или империю, что Церковь должна обрести некий фундамент, что она может существовать только при ком-то, только при какой-то власти. Все это примеры стремления не к свободе и любви, а к системности, порядку, подчиненности и организованности.
Да, игнорировать подобные настроения сложно. Помимо своего метафизического значения Церковь – это еще и общественный институт, в земном своем воплощении она имеет форму организации. Люди вообще любят организовываться. Энгельс как-то сказал, что мы – общественные создания. И это верно. Человек не автономное существо, замкнутое на самом себе, он ищет способы выражения себя в этом мире, возможность реализоваться, разделить свои мысли с другими. Благодаря одной из самых важных своих сущностных характеристик – любви – человек стремится раскрыться и как-то в этом обществе себя проявить. Но вместе с тем его обратная сторона, его трусость, эгоизм и стремление быть «как все» заставляют его строиться и ходить в затылок. Везде. В том числе и в Церкви. А во внутрицерковном укладе вообще все очень четко определено: каноны, традиции, запреты, ограничения. И здесь наблюдается интересная закономерность: большинство приходящих сегодня в Церковь демонстрируют два способа поведения: едва столкнувшись с внутрицерковной дисциплиной и обрядовостью, либо разворачиваются и бегут прочь либо, как ни странно, мгновенно подстраиваются. Не меняются внутренне и духовно, а начинают неистово соблюдать и соответствовать.
Все их сомнения продолжают оставаться в системе координат «можно – нельзя», только антураж меняется. Они испытывают состояние защищенности и комфорта – дескать, я теперь в Церкви под покровом и присмотром Божиим и при этом еще могу просить у Бога все, что мне надо. Я могу священнику рассказать о своих проблемах, получить ответы, советы, помощь, поддержку и т. д., то есть переложить все проблемы на окружающих, в данном случае на приход, и ждать помощи со стороны. Такие рассуждения небезосновательны, поскольку в Церкви действительно чем могут, помогут всегда. И это чрезвычайно удобно.