Гонения на Церковь в 1920–1930-е гг. неизменно усиливались, и к началу 30-х гг. на свободе оставалось только четыре (!) епископа. Духовенство было практически истреблено, миллионы верующих сидели в лагерях. За весь период гонений было уничтожено более 300 000 священников. К этому моменту советская власть уже не щадила и обновленцев. Масштаб гонений вынудил патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия Старгородского выступить с известной Декларацией. Опубликованная в 1927 г., она вызвала серьезные разногласия во внутрицерковной среде. Послание митрополита стало попыткой спасти Церковь, пойдя на компромисс с безбожной властью.
В Декларации говорилось, что в стране нет гонений на веру, и узники, сидящие за свои религиозные убеждения, – сплошь государственные преступники. Именно Сергию принадлежит знаменитая фраза, адресованная советским властям: «Ваши радости – наши радости, ваши победы – наши победы». До сих пор не утихают споры вокруг этого послания и самой позиции митрополита, высказывавшегося в духе лояльности к режиму. Многие не согласны с тем, что его действия спасли Церковь, хотя внешне казалось, что режим ослабил хватку и отступил. Противники Сергия обвинили его в предательстве и ушли в подполье, была организована «оппозиционная» Истинно-Православная Церковь. Сторонники считали, что именно позиция патриарха привела к тому, что после войны Сталин лично принял Сергия, и после той встречи по стране началось восстановление и открытие храмов.
Есть и третье мнение, что Сталин был просто вынужден несколько ослабить и даже свернуть антицерковную кампанию, но не под влиянием авторитета священнослужителя, а из политических соображений. Накануне войны огромное значение приобрел союз с США и Великобританией, а эти страны были крайне озабочены происходящим вокруг Церкви и веры в СССР. В сентябре 1943 г. в Москве состоялись выборы патриарха, был вновь образован Священный синод, и Церковь получила название, которое существует до сих пор, – Русская православная церковь. Патриархом стал митрополит Сергий.
В 1950-е гг. вновь поднялась волна репрессий и началось давление на Церковь. Власть стремилась контролировать все, вплоть до системы образования будущих священнослужителей. Стране не нужны были просвещенные люди в среде духовенства. Последствия этой политики ощутимы в каком-то смысле и сегодня. При советской власти на всю страну было всего три семинарии и три академии: Лаврская, Ленинградская и Одесская. Они давали сносное религиозное образование, предоставляли целый корпус специальных предметов, были учебники, существовала система преподавания, но, даже получая фундаментальное образование, священник мог сформироваться только как профессионал, но не как разносторонняя личность. Не преподавались ни психология, ни педагогика, ни философия, только сугубо специальные богословские предметы. Из светских – неизбежная Конституция СССР. Дети священников, если и хотели продолжить традицию отцов, сначала все равно шли в армию, потом в семинарию, в результате не получали никакого другого образования, кроме школьного и семинарского. Как следствие – низкий культурный уровень священнического сословия, особенно в 60–80-х гг.
Однако время шло, и в конце 1960-х опять повеяло свежим ветром перемен. В ноябре 1965 г. было опубликовано знаменитое Открытое письмо двух священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина Святейшему Патриарху Алексию и председателю Президиума ВС СССР Николаю Подгорному. Над одним из вариантов письма работал Александр Мень. В письме говорилось о таких вещах, как право на свободу и веру, о карательной системе подавления и беспределе властей, не гнушающихся противозаконных действий. Письмо было размножено и распространено, за что отец Глеб был арестован и сидел в лагерях.
Отношения КГБ и Церкви – это отдельная страница в истории. Тот же Глеб Якунин в начале 90-х заявлял, что Московский патриархат был чуть ли не «сестринской организацией КГБ». Без всякого сомнения, Церковь находилась под прессом этой чудовищной организации, и наверняка в ряды священнослужителей внедрялись агенты. Тем не менее одно дело – неминуемое назначение священника на приход через уполномоченного по делам религии, который, конечно же, был сотрудником КГБ, и другое – когда сам священник соглашался быть осведомителем. В большинстве случаев епископы были вынуждены писать формальные и ничего не значащие отчеты о своей деятельности для рутинной работы органов, но находились среди них и такие, кто писал доносы и на своих братьев по вере. Знаменитые отречения от веры священников во времена так называемой хрущевской оттепели, например, преподавателя Ленинградской семинарии А. Осипова, – несомненные свидетельства того плачевного положения, в котором находилась Церковь. А ведь речь идет о периоде, который в интеллигентской среде принято считать относительно либеральным. Но говорить о том, что Церковь была филиалом КГБ, несправедливо.