Полночи его обличали, а потом поволокли как скотину на убой и заперли в коровник. По дороге Чжуан снова кричал, что он не виноват, тогда один из цзаофаней сунул ему под нос газету «Борьба с разложением и злом», которую редактировал Чжуан:
— Ты еще отпираешься?! Смотри сам, доказательства железные!
Чжуан вгляделся: действительно карикатура на Лю Шаоци, когда газету сложили, отпечаталась на портрете председателя Мао.
— Помилуйте! — взмолился писатель. — Это же случайность, чистая случайность!
— Ах ты сука! Продолжаешь отпираться? Лучше честно признаться в своих черных замыслах, а иначе никто тебя не помилует! — выругался цзаофань и, заперев дверь коровника, ушел.
Чжуан поморгал в полутьме глазами, пошмыгал носом, запах отнюдь не обрадовал его. Он не знал, что газета была только поводом для его ареста, а настоящая причина состояла в том, что во время совместных выступлений с цзаофанями он вообразил себя слишком независимым и проболтался об этом. Би Юнгэ велел приструнить его, для цзаофаней не было ничего проще, вот так все и получилось. Но писатель чувствовал себя крайне униженным: «Я же боролся с черной линией, а меня ни за что ни про что сунули в коровник, это…» Слезы потоком хлынули из его глаз, и он продолжал уже вслух:
— Я вовсе не выступал против председателя Мао, я беспредельно предан ему, ни одного «танца верности» не пропустил и еще готов танцевать! На прошлой демонстрации я танцевал от вокзала до самой пристани, ни секундочки не отдохнул, даже туфлю потерял, а меня обвиняют…
Он стучал себя кулаком в грудь, топал ногами, кричал и плакал, так что «коровы» в конце концов проснулись, начали переглядываться заспанными глазами и поняли, что у них появился новый товарищ.
— Чжуан, ты бы отдохнул лучше! — раздался в ушах писателя знакомый голос. Чжуан подпрыгнул от испуга, сразу поняв, что это Вэй Цзюе — тот самый черный бандит, с которым он боролся. Вглядевшись внимательнее, он увидел чуть ли не всех «быков и змей» местной литературы: черного поэта тридцатых годов Цзян Фэна, выпускника яньаньской лусиневской академии Гао Цайшэна, автора антипартийного романа «Звезды» Лю Хуа, создателя ядовитых пьес Шэнь Цзюня, прозаика Янь Миня, которого в пятьдесят седьмом году причислили к правым за рассказ, направленный против бюрократизма… Наш крупный писатель дернулся, как будто его ударило током, ему стало еще горше, чем тогда, когда его прорабатывали. «Какой стыд! Меня, левого, поместили в кампанию этих ядовитых гадов, а я не знал и плакал перед ними!»
Он решительно унял слезы. В его душе осталась только бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Широко раскрытыми глазами он наблюдал за каждым движением и взглядом этих черных бандитов, прислушивался к их перешептываниям, сонному бреду, мольбам о прощении, которые им полагалось повторять. Он все старался запоминать, потому что в этом черном гнезде классовая борьба была особенно напряженной, о ней не следовало забывать ни на минуту, и тогда, может быть, наступит момент для реабилитации.
Такой момент настал уже на следующий день после водворения писателя в коровник. Но тут я должен извиниться перед читателями и предупредить, что изображение этого героического акта требует не совсем приличных слов и, возможно, не всем придется по нраву.
В тот день главарь цзаофаней Би Юнгэ явился в коровник с инспекцией. Все «быки и змеи» с исписанными досками на шеях были выведены на улицу и построены в ряд. Би Юнгэ, округлив глаза, важно подошел к ним, а сопровождавший его охранник-цзаофань громко крикнул:
— Эй вы, навострите свои собачьи уши, главнокомандующий Би сейчас будет поучать вас!
Би Юнгэ гордо распрямил плечи, еще больше округлил свои маленькие глазки и зыркнул ими по сторонам. Писателю стало совсем обидно. Сколько раз они в процессе совместной борьбы сидели рядом, а сейчас Чжуан превратился в какого-то жалкого пленника и вынужден униженно стоять перед Би. Да, в этом «благородном муже» не сыщешь ни благородства, ни чувства долга! Чжуану хотелось многое сказать, но он понимал, что сейчас это невозможно; оставалось лишь верить, что когда-нибудь удастся поговорить с Би и тот вспомнит старую дружбу.