Конечно, Чжуан Чжун считался известным писателем и одна статья не играла для него особой роли, но эта была его первым произведением, созданным в разгар великой пролетарской культурной революции, первым критическим выступлением об образцовых пьесах и всей новой литературе, первым его обращением в верхи и даже в самый штаб революционного пролетариата. Поэтому Чжуан Чжун и радовался и беспокоился, нервы его были напряжены до предела. Каждая фраза статьи отпечаталась в его мозгу, словно отлитая в свинцовые литеры. Вкрадчивый внутренний голос говорил ему: «Как хорошо, что ты написал такую важную статью, восславил храм подлинного искусства и заклеймил литературные трупы!» Но другой, гневный, голос возражал: «А достаточно ли решительно ты рассчитался с теми ядовитым гадами, которые семнадцать лет терзали нашу литературу и выступали против поднятого в ней красного знамени?» Эти два голоса то засовывали его в раскаленную добела домну, то вытаскивали на землю, скованную льдом и снегом, обдуваемую суровыми северными ветрами. Подобной пытки не мог выдержать даже такой герой, как Чжуан Чжун, поэтому в конце концов он дико устал и захотел спать.
И тут вдруг кто-то за окном позвал его. Сначала писатель не мог подняться, потом все-таки встал, подошел к окну, но никого не обнаружил. Он снова улегся — снова крик, и снова никого нет. Вместо этого он увидел в темноте ворота уездного города и надвратную башню, возвышающуюся, словно черный великан. Откуда здесь его родной город? Уж не попал ли он в преисподнюю? Чжуан Чжун вошел в знакомые ворота, там было черным-черно и ни одного звука, как будто все люди исчезли. В этой гнетущей тишине внезапно раздался страшный стон, какой мог издать только умирающий человек. Чжуан Чжун бросился вперед, добежал до своего родного дома и рядом с ним увидел полуразвалившуюся хижину, где жили его соседи. Он вспомнил, что среди них была одна сумасшедшая старуха, которая вечно ходила с распущенными волосами, желтым худым лицом и гневно округлившимися глазами. Завидев кого-нибудь, она разевала рот, вытягивала свои тонкие грязные руки и норовила ударить или укусить. Муж был вынужден посадить ее на толстую железную цепь, но Чжуан каждый раз, когда проходил мимо, все равно дрожал от страха и покрывался холодным потом, как будто сумасшедшая могла напасть на него и съесть.
Теперь Чжуан Чжун понял, что старуха умерла, заглянул в хижину и при колеблющемся свете масляной лампы увидел ее труп, лежащий на полу, по-прежнему с распущенными волосами. Ужас, знакомый еще с детства, подкатил к его сердцу, волосы встали дыбом, руки и ноги похолодели. И вдруг умершая начала медленно подниматься, тянуться к нему… Чжуан Чжун не мог ни крикнуть, ни шевельнуться: казалось, его связали тонкой проволокой, он хотел освободиться от нее, но еще больше запутывался. Давным-давно ему рассказывали, что после смерти люди превращаются в духов. Так, может быть, это вовсе не труп старухи, а ее дух, чудодейственным образом связавший его? Он совсем обезумел от страха, громко вскрикнул и проснулся. Оказывается, это был только сон! Но сердце бешено колотилось, на лбу выступил холодный пот, вокруг тела действительно обвивалась проволока. Чжуан Чжун снова вздрогнул: откуда она? Что все это значит?! И тут он сообразил, что на эту проволоку он вешал свою одежду. Она, видимо, свалилась, а Чжуан, когда ворочался во сне, накрутил ее на себя. Тем не менее он продолжал сомневаться, и еще несколько дней провел в страхе.
Как же истолковать этот сон? Немало помучившись, Чжуан Чжун наконец вспомнил то, что когда-то говорили ему старики: страшный сон нужно толковать наоборот, это счастливое предзнаменование. Но в течение нескольких дней никаких приятных вестей не приходило. Однажды Чжуан встретил на улице Би Юнгэ и был поражен тем, что тот только хмыкнул ему в ответ. Чжуан знал, что каждое движение этого человека точнехонько отражает политическую конъюнктуру; выходит, ничего хорошего ждать не приходится. Он уже собирался под благовидным предлогом улизнуть в деревню, чтобы «закалиться» там у тестя с тещей, как вдруг услышал, что его статья опубликована в пекинской газете, да еще с его собственной подписью, набранной крупными иероглифами! Наш герой был так окрылен этим, что то плакал от радости, то потирал руки, то громко смеялся. Он сразу понял колоссальное значение своей публикации, потому что с начала культурной революции печатали только рабочих, крестьян и солдат, а это была первая статья профессионального литератора. Можно не сомневаться, что ее одобрил сам пролетарский штаб! Чжуан Чжун чувствовал себя, словно человек, ставший лауреатом дворцовых экзаменов в старом Китае: вокруг бьют в гонги, к воротам несутся три конника, впереди скачет гонец с неслыханной вестью…