В тот день, когда Вэй Тао сказал ему о предстоящей аудиенции, писатель не знал, как она для него обернется: ведь только что из чрезмерной личной скромности он недооценил новое революционное искусство. Вместе с группой других литераторов (большинство из них тоже имело отношение к образцовым пьесам) он вошел в роскошную приемную, и Вэй Тао подвел его к верховной руководительнице. Цзян Цин представила Чжуана иностранному гостю. Тут нашему герою показалось, что он взмывает ввысь, точно огромный гриф с распростертыми крыльями. Он невольно вспомнил, как фотографировался вместе с Вэй Цзюе, желая стать его учеником, и посмеялся над своей тогдашней глупостью: «Эх, Чжуан Чжун, Чжуан Чжун! Каким узким был в то время твой кругозор, какими недалекими были стремления! Подлизался к старому писателю и вообразил, что уже обрел почву под ногами, встал на плечи великана! Как это смешно, как непохоже на то, что происходит сейчас!» Каждый раз, когда он смотрел на свою новую фотографию, вместе с Цзян Цин, он думал, что вот это уже драгоценный революционный документ, достойный войти в исторические анналы.
Вернувшись с аудиенции, он немедленно схватил ручку и написал верховной руководительнице такое письмо:
«…Едва я увидел вас, как меня охватила безграничная, поистине исключительная радость. К сожалению, при иностранном госте я не мог выражать свои неудержимые чувства к вам, мне приходилось постоянно спускать себя с небес на землю, и я даже не посмел произнести ни слова благодарности…»
Несмотря на глубокую ночь, Чжуан Чжун сел на велосипед и собственноручно отвез это письмо к резиденции верховной руководительницы. Сердце его громко стучало, потому что он не знал, чего теперь ему ждать: приятных вестей или гнева, вызванного каким-нибудь неловким словом.
Через несколько дней Вэй Тао позвонил вечером Чжуану и сказал, что его ждет новая аудиенция, причем немедленно. Вскоре Вэй заехал за ним на машине. Он был очень аккуратно одет и так серьезен, что писатель не решился ни о чем расспрашивать, но в сердце его, как говорится, «прыгали птички и резвились утки», он с трудом унял свое радостное возбуждение. Сидя на мягком сиденье, он видел, что машина въезжает во двор, затененный красивыми деревьями, приближается к роскошному особняку, окруженному соснами и кипарисами. Возбуждение снова вспыхнуло в нем, да так, что он даже не запомнил других деталей. Но вся последующая встреча запечатлелась в его мозгу со всеми подробностями, в знакомой ему драматической форме:
Руководительница (гневно округлив глаза). Вэй Тао! (Тот, вздрогнув, встает перед ней по струнке.)
Руководительница (тихо, но зловеще). Вэй Тао, подойди-ка сюда!
Вэй Тао (не понимая, в чем дело, робко приближается, держа в руках узелок из красного шелка). Это форменная одежда и кепка, сшитая для вас.
Руководительница (берет узелок, но тут же отшвыривает его в сторону). Кому это нужно! Скажи лучше, чем ты занимаешься целыми днями? Вместо того чтобы усердно писать и репетировать, ты занят черт знает чем!
Вэй Тао (испуганно). Я? Никак нет.
Чжуан Чжун (про себя). Может быть, она узнала о его шашнях с этой девицей?
Руководительница. Ты еще смеешь врать?! На том вечере, где я присутствовала, ты даже не изволил подойти ко мне. И спел перед иностранным гостем совершенно неподходящую песню.
Вэй Тао (облегченно). Ах вот вы о чем! Эту песню устроители вечера заранее показывали премьер-министру.
Руководительница (взрываясь). Замолчи, наглец! Ты еще смеешь сталкивать меня с премьером? Это уже чересчур! (Мстительно.) Ничего, ему немного жить осталось, скоро пойдет на свидание с Марксом, а тот его не примет, придется к господу богу идти! (Снова кричит на Вэя.) Немедленно покайся в своем нахальстве!
Чжуан Чжун (про себя, изумленно). «Кого же это она ругала? Неужели премьер-министра Чжоу Эньлая?»
(Вэй Тао сокрушенно роняет голову и начинает утирать слезы. Из внутренней комнаты выходит какой-то начальник в очках.)
Очкастый. Вы должны понимать, что верховная руководительница очень заботится о вас, предъявляет к вам повышенные требования, поэтому вы и можете успешно творить. А сейчас выполни ее приказ и покайся!
Вэй Тао (дрожащим голосом). Я совершил серьезнейшую ошибку. Простить ее невозможно, но я все-таки умоляю простить меня…