Пришлось пешком вернуться в гостиницу, позвонить секретарю провинциального комитета и выразить протест — только благодаря этому я получил новую машину. Когда мы уезжали из столицы, Вэй Тао сказал, что новая пьеса, которую мне поручило центральное руководство, должна изображать непримиримые конфликты, что она требует серьезной психологической подготовки, и теперь я вижу, что Вэй Тао был прав.
Младший брат долго говорил мне…
Глава четырнадцатая. Младший брат бросает в сердце старшего ручную гранату, что еще больше помогает выявить потрясающие революционные качества Чжуан Чжуна.
«Младший брат долго говорил мне…» — при этих словах авторучка замерла в руке Чжуана; более того, он обнаружил, что рука его дрожит. Странно, никогда еще с ним такого не бывало!
Он вспоминал, что, когда он встретил брата и отвез его в свой роскошный трехкомнатный номер, сам он, развалившись на диване и не давая брату раскрыть рта, начал во всех подробностях рассказывать ему о своих блестящих успехах и нынешней инспекционной поездке. Но чем больше он воодушевлялся, тем более растерянным становилось лицо его наивного брата; казалось, что-то мучило его. Наконец брат сумел вставить слово и спросил:
— Ты что, ничего не слыхал?
— А что я должен был слыхать? — недовольно переспросил Чжуан Чжун, уже и так немного раздраженный недостатком политического чутья и узостью кругозора у брата.
Глаза брата испуганно округлились:
— Где же у тебя уши? Эти разговоры уже до неба дошли…
Чжуан Чжуну пришлось прервать рассказ о своей славной миссии. Еще больше рассердившись оттого, что брат напускает на себя невесть какой вид, он буркнул:
— Какая разница — до неба дошли разговоры или до земли! Главное, о чем они?
Брат нервно сглотнул слюну:
— Да ты и впрямь оглох. Говорят, что твоя верховная руководительница совершила какую-то крупную ошибку.
Чжуан Чжун вскочил с заскрипевшего дивана, глаза его вылезли, как металлические гонги:
— Ты, ты что мелешь?! Это контрреволюция!
Но брат почему-то не испугался, а терпеливо продолжал:
— Ничего я не мелю. Люди говорят, что председатель Мао выступил и назвал собственную супругу вместе с тремя ее приближенными «бандой четырех». Ты разве не заметил, что твоя верховная руководительница в последнее время нигде не появляется?..
Брат говорил все громче. Чжуан Чжун, не удержавшись, подскочил к нему, зажал его рот рукой и огляделся по сторонам: не подслушивает ли кто-нибудь? Потом проверил стены, поднял телефонную трубку — гудок показался ему не совсем обычным. Тогда он сделал знак брату следовать за ним, они выбрались во двор гостиницы и пошли по тропинке среди кустов. Тут только Чжуан сдавленным, но строгим голосом спросил:
— Ты правду говоришь?
— Ну зачем я стал бы тебе врать! Даже старухи в переулках говорят, что она предательница, губящая страну и народ…
— Это злобная клевета на центральное руководство! — отпарировал Чжуан Чжун, но тут же поинтересовался: — А что еще говорят?
— Много чего! Например, называют ее современной императрицей, сравнивают с Люй Хоу и У Цзэтянь.
— Это страшная клевета! — откликнулся Чжуан Чжун. — А еще что?
— Еще говорят, что на заседании Политбюро против нее выступил Дэн Сяопин…
Чжуан Чжун охнул. Потом снова заторопил брата:
— А еще, еще что?
— Все говорят, что эти люди, объявившие себя «профессиональными революционерами», добром не кончат. Если не веришь, подождем, посмотрим. Как известно, у зайца хвост длинным не бывает!
Чжуан Чжун застонал. Брат, шедший рядом с ним, решил, что ему плохо, обернулся и увидел, что тот тупо стоит на дорожке и таращит глаза на кусты, освещенные луной.
— Братец, что с тобой?!
— Видишь там в кустах тень? Я сразу заметил что-то необычное… — не дожидаясь ответа, Чжуан с воплем «Кто там?!» ринулся вперед, долго рыскал по кустам, но так ничего и не нашел. Облегченно вздохнув, братья еще немного побродили по тропинке, потом младший сказал:
— Послушай, я советую тебе уехать из Пекина и бросить образцовые пьесы. Кляузное это дело, на нем очень легко попасться!
Чжуан Чжун не откликнулся и по-прежнему шел молча. В его воспаленном мозгу бушевал настоящий вихрь. Странно, но в этом вихре снова появилась сумасшедшая старуха из его детства; волосы ее были распущены, на сухом желтом лице гневно горели круглые глаза. Разинув рот, она устремилась на Чжуана, но тот в страхе зажмурился и вскрикнул, а когда открыл глаза, вновь увидел причудливые очертания кустов под лунным светом. Вихрь в его мозгу продолжал бушевать, рождая одну картину за другой — с такой скоростью, что я не берусь описать. Наконец писатель взял себя в руки и очень строго сказал брату: