Перед глазами Чжуан Чжуна словно вспыхнул огонь. В сверкающих языках пламени встала сумасшедшая старуха из детства — с распущенными волосами, желтым сморщенным лицом. Она тянула свои грязные худые руки прямо к нему, желая вырвать его сердце, проглотить его печень. Внезапно на фоне старухи появилась Цзян Цин, теперь уже нельзя было различить, кто из них кто. Писатель старался отогнать от себя этих призраков, но они не исчезали. Тогда он вскочил и с диким криком «Привидения!» бросился к закрытому окну, начал стучать в него кулаками, стекло разбилось, кровь залила ему все руки, а он продолжал кричать.
Чжуан Чжуна отвезли в больницу.
Глава восемнадцатая. У писателя нашли благородную болезнь, но в один прекрасный день он получил чудодейственное лекарство, и все недуги как рукой сняло.
Врачи спорили, чем болен Чжуан Чжун. Одни говорили, что у него психическое расстройство, выражающееся в неумении объективно оценивать события и в стремлении постоянно винить себя. Этот комплекс вины заставлял его все время каяться в разных преступлениях. Другие возражали, говоря, что он настоящий пролетарский революционер, пламенный защитник центрального руководства, который из-за своей высокой нервной чувствительности безжалостно отметает все действия реакционеров и обличает не только собственного брата и жену, но даже самого себя… Это была дискуссия между естественными и общественными науками, а кто здесь был прав, я со своим уровнем знаний не берусь судить и могу лишь честно описывать поступки нашего героя.
После того как Чжуан Чжуна доставили в больницу, он проспал двое суток подряд, потому что врачи дали ему успокоительного, стремясь заставить его возбужденный мозг немного отдохнуть. Сначала он чувствовал себя так, будто карабкался по горам и преодолевал речные потоки, а вволю выспавшись, ощутил в голове удивительную легкость и ясность. Очень скоро ему начало казаться, что он уже поправился и вновь способен вершить великие дела. Но тут — почему это вдруг случилось, я опять же не берусь судить — ему пришла мысль, стегнувшая по его сердечным ранам точно железным прутом. Все, что произошло с ним несколько дней назад, снова нахлынуло на него, и он сразу стал серьезным, грустным, печальным. Упреки верховной руководительницы, суровые расспросы Вэй Тао, еще не признанные ошибки — все слилось в нечто черное и мрачное, и он никак не мог избавиться от этого дьявольского наваждения. Говоря об этом, я испытываю стыд, потому что меня, чего доброго, заподозрят в преступном желании «писать правду» или в стремлении выпячивать отрицательные стороны действительности, которые низводят нашего необыкновенного героя до уровня «среднего человека». Но тут уж я ничего не могу поделать и готов принять все эти обвинения, мне от них никуда не деться.
Так и перед Чжуан Чжуном неожиданно открылся новый путь: к нему в больницу по приказанию самой верховной руководительницы пожаловал Вэй Тао. Откровенно говоря, увидев его, писатель обомлел, заволновался и чуть не вскрикнул от страха. Но Вэй Тао весь сиял улыбками, приветливостью и искренностью. Он сел перед постелью Чжуана и ласково проговорил:
— Мне только что звонила верховная руководительница и просила передать тебе самый теплый привет. Она очень беспокоится о твоем здоровье и желает тебе скорее поправиться. Еще она сказала, что товарищ Чжуан Чжун написал важную статью о революционных образцовых пьесах, сам участвует в их создании, вне зависимости от того, напишет ли он что-нибудь еще, его заслуги невозможно зачеркнуть. — Он раскрыл портфель и вынул оттуда книгу. — Вот, это подарок верховной руководительницы!
Чжуан Чжун обеими руками принял книгу — она оказалась поэтической антологией. Сердце его вспыхнуло от благодарности, глаза увлажнились, рот раскрылся, но он долго не мог произнести ни слова, Какая гуманность, какая добродетель! Если бы старый обычай земных поклонов еще существовал, писатель непременно упал бы на колени и стал биться головой об пол. В этот момент ему особенно смешным и позорным показалось то, что однажды верховная руководительница слилась в его сознании с сумасшедшей старухой. Это ужасная, непростительная ошибка, хотя она и была мимолетной! Он достоин за нее не одной, а десяти тысяч смертей, И писатель пробормотал: