10 августа 1976 г.»
Он послал несколько таких покаянных писем, но ответа не получил. Это его очень взволновало. Ему казалось, что предельная искренность, самокритичность способны тронуть кого угодно, однако его расчеты не оправдывались. Наверное, одними чистосердечными признаниями не вернуть доверия верховной руководительницы, самое главное — уловить новые тенденции в классовой борьбе после смерти Мао Цзэдуна! Осознав это, писатель тут же вышел во двор, затем на улицу, долго бродил с вытаращенными глазами, все высматривая и вынюхивая, но ничего не добился. Вечером он снова сел за стол, развернул газету — и чуть не ударил себя по лбу за глупость. Вот же она, новая тенденция, как это я ее раньше не заметил! И он написал еще одно письмо:
«Глубокоуважаемая верховная руководительница!
Я с безграничной скорбью прочел траурные телеграммы, пришедшие из всех провинций, городов и автономных районов. В некоторых телеграммах не только высказывается глубокое соболезнование Вам, наша дорогая руководительница, но и выражается надежда на то, что Вы преодолеете свое страшное горе и продолжите дело великого вождя, доведете до конца революцию, которая не останавливается даже в условиях диктатуры пролетариата. Но другие провинции, города и автономные районы в своих телеграммах не упоминают Вас, как будто Вас и нет. Я считаю, что это свидетельствует об определенной позиции не только по отношению к Вам, но и по отношению к покойному вождю, по отношению к великой пролетарской культурной революции, по отношению к образцовым революционным пьесам, которые являются авангардом новой литературы. Это проблема борьбы правды с неправдой, проблема выбора пути, проблема бдительности, потому что тот, кто усыпил в себе бдительность, не может быть настоящим революционером.
Хотя я всего лишь рядовой член партии, совершивший немало ошибок, я не смог терпеть вышеуказанную несправедливость, поэтому и побеспокоил Вас письмом.
16 сентября 1976 г.»
После отправки этого письма минуло два дня, а ответа по-прежнему не было. Беспокойство писателя перешло в панику, ему казалось, что надвигается какая-то крупная опасность. В мозгу всплывали разные страшные картины: сверкающие наручники, звенящие кандалы, железные решетки на окнах, виселицы на площадях, лобное место, где расстреляли А-Кью, зеваки, глазеющие на казнь… Теперь он уже был убежден, что верховная руководительница утратила к нему доверие, а может быть, даже выдвинула против него политическое обвинение.
Этой ночью ни одному из соседей Чжуан Чжуна не удалось поспать спокойно. Сначала раздался стук в дверь комнаты, где жил молодой сотрудник группы образцовых пьес:
— Эй, малыш, скажи, я по-прежнему автор пьесы «Логово тигров и пучина драконов»?
— Да, — удивленно отвечал юноша, протирая заспанные глаза. — А как же иначе!
— Мое имя не сняли?
— Нет, — еще больше удивился тот.
— Ну и хорошо!
Чжуан отошел от двери, но вскоре начал стучать в соседнюю — там жила певица, муж которой куда-то уехал.
— Послушай, Вэнь, я все еще член постоянного ревкома труппы образцовых пьес?
Певица никак не могла оправиться от страха, вызванного резким стуком, но ответила дрожащим голосом:
— Я… я… не слышала, чтобы вас выводили оттуда. А что случилось?
— Ну, раз не объявляли о выводе, и то хорошо! Ты в случае чего подтверди это!
Женщина послушно кивнула и, по-прежнему дрожа, закрыла дверь. А Чжуан Чжун уже стучался к старому привратнику:
— Отец, я по-прежнему гражданин Китайской Народной Республики?
Старик оторопел:
— Ты чего, выпил лишку?
— Я, выпил? Страна переживает такое время, а ты подозреваешь меня в пьянстве? Да ты просто хочешь погубить меня, подвести под контрреволюцию!
— Может, тебе во сне что привиделось?
— Нет, я сплю хорошо. Ты мне о другом скажи: я гражданин или…
— Гражданин, гражданин, редкостный гражданин! — нетерпеливо ответил старик и захлопнул дверь перед его носом.
Об этих ночных визитах, разумеется, стало мигом известно Вэй Тао, и он засомневался: то ли у Чжуана снова психическое расстройство, то ли он хитрит. Вэй любил опережать события и решил дать писателю возможность покаяться. Соберем небольшое собрание и пощупаем его, заставим немного попотеть, посмотрим, что он нам скажет. Но Вэй Тао еще не успел осуществить свой план, когда ему позвонила верховная руководительница:
— Завтра будет траурный митинг, так пусть Чжуан Чжун стоит на трибуне!