В родной реке Янцзы он всласть наплавался; растянувшись на речном песке, он нежился от непривычной праздности — какая, оказывается, прекрасная вещь вода! Двадцать один год прожил и только тогда понял — без воды-то жизни нет! Ему в кошмарных снах грезился стакан прозрачной воды, утоляющей жажду. Теперь он лежал на берегу неисчерпаемой Янцзы — какое счастье! Может, это символично и вся жизнь его изменится к лучшему? Непременно так. Ведь он по специальности гидростроитель, а водные ресурсы Сычуани самые богатые во всем Китае. Здесь уж он, ясное дело, сможет развернуться, показать себя.
Он и поступил на строительство гидроэлектростанции. Днем трудился, а вечером занимался с рабочими, повышая их квалификацию. Им нравился этот интеллигент, симпатичный парень. Он работал играючи, мог по пять вечеров подряд не ложиться допоздна и ничем, кроме очков, не отличался от простолюдина. В конце года низовая партийная организация стройки подала рапорт, ходатайствуя о снятии с Чжэн Бэнчжуна ярлыка «правого элемента», поскольку он хорошо проявил себя на практической работе. Уком начал проверку и не обнаружил личного дела. Послали запрос в прежнюю организацию и получили ответ: «Организация уже ликвидирована». Тогда запросили отдел Единого фронта в окружном комитете и узнали: упомянутое личное дело уже отослано в уезд Синьцзинь.
Чжэн Бэнчжун страдал от голода, страдал от критики, но никогда не пугался, а теперь он испугался. Не воображайте, что личное дело всего лишь бумажная папка; в нем лежит и ваше прошлое, и ваша будущая судьба; личное дело гарантирует само ваше существование. Странное дело: потеря папки аннулировала все хорошее в жизни Чжэн Бэнчжуна — он потерял права выпускника вуза, было забыто все им сделанное до 1957 года; нетленным и целехоньким сохранился лишь ярлык «правого элемента», а с утратой личного дела была утрачена и надежда на какую-либо возможность освободиться от него. Это было самое страшное. И первым встал такой вопрос: нечем было подтвердить, что он возвратился в Сычуань законным порядком, ведь он мог и сбежать самовольно: ничто не мешало утверждать, что он сбежал, испугавшись трудностей и лишений!
Само собой разумеется, что когда началось движение за «четыре чистки», Чжэн Бэнчжун со своими ярлыками «правого элемента» и «самовольного побега» сделался идеальной мишенью для классовой борьбы. Руководители ГЭС в качестве первого обвинения предъявили ему «разложение рабочего класса». Чжэн Бэнчжун отказался признать свою вину. Начальник побагровел и заорал на него:
— Ты почему повышал рабочим квалификацию?! Говори! Сам ты не красный, а белый специалист, хочешь всех наших рабочих превратить в беляков! За собой повести хочешь! Это что ж, не разложение? Разложение рабочего класса — и все тут!
Вот каков у нас творческий вклад в теорию. Разве могли тут пригодиться Чжэн Бэнчжуну его жалкие познания в марксизме-ленинизме? Он робко возражал:
— Я же в интересах дела, квалификация у них, конечно, повышалась немного…
— Врешь! — звенел голос начальника, как меч в руке палача. — Ты еще разлагал рабочий класс низкопробной пошлостью!
Чжэн Бэнчжун растерялся: откуда пошлость? Он прочел тысячи книг, но неясно представлял, что это такое. В студенческие годы ему случалось говорить про любовь, но до поцелуев дело не дошло, он не успел — потерял право на любовь… Один раз молодая девушка, рабочая, спросила его про кино, которое он видел в пятидесятых годах, и он рассказал о фильме, в котором действительно была любовная история. Как он мог знать, что к середине шестидесятых годов сама любовь превратится в пошлость? Как ему отрицать свою вину? К тому же всякая пошлость непременно буржуазный товар, а буржуазия — естественный объект революции. Вот так, самым естественным образом, критики пришли к политическому выводу: «Чжэн Бэнчжун — неисправимый и упорный, крупный правый элемент, выступающий против партии и социализма. Он заходит все дальше и дальше по пути контрреволюции!»