Писатель важно, как полководец на трибуну, поднялся на тот самый стул, на краешке которого много раз сидел, придал своему лицу еще более зверское выражение и, отчаянно жестикулируя, начал:
— Вот это — двадцать четыре династических истории, в которых увековечены биографии императоров, князей, генералов и министров. Разве найдешь здесь хоть одну книгу пролетарского писателя? Вот это — греческие мифы, в них рассказывается о богине мести, но кому она собирается мстить в социалистическом пролетарском государстве? Там — «Божественная комедия». Ее автор Данте происходил из старой аристократической семьи. Еще дальше — Толстой, проповедник непротивления злу, дедушка ревизионизма… О книгах последних семнадцати лет и говорить не стоит; кроме нескольких хороших (он хотел назвать свою «Всегда вперед», но из скромности не решился), все это — ядовитые травы! Вон там — фальшивое воспевание социалистического пути, здесь — книга о Лю Шаоци, сами понимаете, какая она! Эта книжка о земельной реформе, очень плохая, герой в ней умирает. Вон ту книжку состряпала одна писательница, которую разоблачили еще в пятьдесят седьмом году, а этот негодяй не выбросил ее сочинений, бандитская душа!..
Чжуан Чжун несколькими ударами, как бог Эрлан, расправился со всеми книгами. Иногда он, словно старьевщик, брал книгу в руки и оценивал ее, но лавочники обычно говорят слащаво, с улыбкой, а Чжуан являл собой образец самой острой и беспощадной критики. Цзаофани невольно залюбовались им.
— Здорово Чжуан работает!
— Да он просто специалист по уничтожению ядовитых трав!
— Все книги одинаковые, а как он их точно и метко кроет! — говорили они. Но лучше всех сказал Би Юнгэ. Предводитель цзаофаней чувствовал, что должен дать самую верную оценку, долго думал, какую бы похвалу выбрать, и тут вспомнил, что на его заводе иногда говорили о редких металлах или редких элементах. Это были явно дорогие штуки, поэтому он изрек:
— Эй, ни хрена вы не понимаете. Наш Чжуан — редкий писатель для всего Китая!
После его слов сразу воцарилась мертвая тишина, потому что никто не смел, да и не мог произнести более высокую похвалу, чем главарь. Би Юнгэ остался этим очень доволен.
Чжуан Чжун был доволен еще больше. Сам предводитель цзаофаней назвал его редким писателем, да и рядовые цзаофани смотрели на него с почтением и завистью! Купаясь в лучах славы, он с удвоенной энергией набросился на книжную кучу и не оставил в покое ни одного писателя — ни китайского, ни иностранного, ни древнего, ни современного — все они подверглись его праведному суду. Он даже подумал, что быть специалистом по уничтожению ядовитых трав гораздо проще, чем выращивать ароматные цветы, то есть творить самому. Так, может быть, в этой сфере и проявить свои способности?
Когда Би Юнгэ приказал остальным выволочь на улицу этот феодальный, буржуазный и ревизионистский хлам, у Чжуана мелькнула еще одна мысль: устроить из книг Вэя выставку, которая стала бы вторым этапом грандиозной борьбы. Но он тут же сообразил, что это не годится, поскольку его могли бы обвинить в пропаганде ядовитых трав!
И все-таки для дальнейшего подъема красного знамени нужны были какие-то акции. Что же делать? Писатель пошарил глазами по кабинету Вэй Цзюе и вдруг увидел большую этажерку из темно-красного сандала. Блестяще, будем критиковать ее! Ведь она вместилище феодального, буржуазного и ревизионистского хлама. Но сделать это следовало с максимальным размахом, поэтому он доверительно наклонился к Би Юнгэ:
— Главнокомандующий, у меня есть идея насчет следующего этапа борьбы…
Он указал на этажерку и подробно изложил все детали своего плана. Еще не дождавшись конца его длинной речи, Би Юнгэ хлопнул себя по ляжкам:
— Прекрасная идея! Как сказано, так и сделаем. Сегодня же вечером соберем массовый митинг на Народной площади!
Автору этих строк не довелось самому увидеть сей многотысячный митинг по критике этажерки, а такое незабываемое зрелище нужно наблюдать собственными глазами. Но, по свидетельству очевидцев, едва повсюду были расклеены объявления, как город забурлил. Никто не мог понять: при чем тут этажерка? Некоторые вульгарные люди предполагали, что она взята из дворца последнего маньчжурского императора Пу И, другие утверждали, что она принадлежала его учителю Чжэн Сяосюю, третьи — что она переделана из туалетного столика вдовствующей императрицы Цыси, изготовлена из редкого дерева и инкрустирована драгоценностями. Короче говоря, еще до начала митинга Народная площадь буквально ломилась от народа.