Молчание. Первый дружинник снимает кепку. В углу всхлипывает Катя. Захаров показывает жестами дружиннику и Кате, что надо уйти. Боясь нарушить тишину прощания, все трое тихо уходят.
Что же ты так, родной? (Пауза.) Оставил меня… Смотри, сбывается все… А ты ушел… Я бы загородила тебя, не дала… Я не отступлю. Понесу дальше твои слова… Спасибо тебе за любовь, за счастье… (Прижимается к телу мужа.) Прощай, любимый. Я иду, Петя. Меня ждут. Прощай, прощай.
Целует Петра в губы. Встает, направляется к двери. На пороге оборачивается, несколько мгновений смотрит на дорогое лицо и уходит.
Обнимая за плечи К а т ю, входит З а х а р о в.
К а т я (всхлипывая). Господи! Хоть бы одну слезинку уронила…
З а х а р о в (хриплым голосом). Учись, Катерина. Для тебя революция только начинается…
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
М и х е й Ф е д о р о в и ч.
Е л е н а И в а н о в н а.
М и х а и л.
Л ю б о ч к а — дочь Михаила, 17 лет.
О л ь г а.
Л ю д м и л а.
Н а д е ж д а.
С е р г е й — сын Надежды, 12 лет.
С к в о р ц о в А л е к с е й С е м е н о в и ч — командир отряда ЧОНа, 35 лет.
П л а х и н Е в г р а ф С а в в и ч.
Г л а д ы ш е в С т е п а н П е т р о в и ч.
Время действия 1922 год.
Зима. Вечер. Та же комната, что и в первом действии. Дверь во двор заделана наглухо, и возле нее поставлен верстак. Через окно выведена на улицу труба от железной печки с тремя подогревателями — собственноручная работа Михея Федоровича. Топится печь. На столе керосиновая лампа. М и х е й в валенках и наброшенном на плечи полушубке сидит возле печки. Е л е н а в стеганой душегрейке — около стола.
Е л е н а. Что же ты молчишь?.. Что с Людмилой делать?
М и х е й. Хватилась, матушка. Теперь одно осталось — любуйся да помалкивай.
Е л е н а. Смотри, Ольга нашла свое место. Уважают ее. А наша…
Слышится отдаленный стук.
М и х е й. Придумала, чем терзать себя. Почему мое чадушко хуже других? Значит… (Повышая голос.) Нет у меня детей. Нет! (Стучит по груди.) Пусто здесь… Пусто.
Стук продолжается.
Е л е н а. У меня уж слез больше нет… Когда конец настанет?
М и х е й. Настанет. Мне прикажешь плакать? Все вы такие, матери, — жалостливые.
Стук громче. На площадке лестницы появляется Л ю д м и л а, заспанная, в наброшенном на плечи старом халате.
Терплю, и ты терпи. Терпи!
Л ю д м и л а (простуженным голосом). Что вы орете, как черти? Оглохли? Не слышите, в ворота барабанят?
М и х е й. Виноват. Недослышу. (Идет к выходу.) Кого еще дьявол носит? (Уходит.)
Л ю д м и л а. Выспаться не дадут… (Спускается вниз.)
Е л е н а. Без крика не можешь?
Л ю д м и л а. По теплушкам да по базарам хорошие манеры растеряла.
Е л е н а. Никто не просит, не езди.
Л ю д м и л а. Жрать чего будем? Без меня давно бы с голоду подохли.
Е л е н а. Спасибо, доченька.
Л ю д м и л а. Оставьте… «Доченька»… Или на подачки Скворцова надеетесь? Так не смейте крупинки брать от него!
Е л е н а. Побойся ты бога. Человек от души, от доброты помогает, а ты… Не понимаю: что тебе надо?
Л ю д м и л а. Оно и лучше.
Входят М и х е й и Г л а д ы ш е в.
М и х е й. Проходите, доктор. Каким ветром?
Г л а д ы ш е в (в старинной шубе с огромным воротником). Я запросто, по-соседски. Здравствуйте!
Л ю д м и л а. Здравствуйте. Перепугали нас.
Г л а д ы ш е в. Громко стучал? Опасно на улице. У своего дома, а знаете… (Снимает шубу.) В одну тысячу девятьсот двадцать втором году от рождества Христова ожидать милосердия от прохожих не приходится.
Л ю д м и л а. Не только от прохожих… Простите, я вас оставлю. Отдыхала с дороги.
Г л а д ы ш е в. Промышляли? Успешно?
Л ю д м и л а (поднимаясь по лестнице). Не очень, но и не с пустыми руками вернулась. (Уходит.)
Г л а д ы ш е в. Не женщина, а удивление. Действует вполне по-современному. Великолепная житейская цепкость… Здравствуйте, Елена Ивановна. Как здоровье?