Е л е н а (улыбаясь). Совсем ожила… Играет…
М и х е й. Отец из нее какую-то там спартанку растил. Чтоб забот поменьше… Что из нее дальше получится — не девка, не парень…
Л ю б о ч к а (появляясь в дверях; на ней «богатырка», через плечо ремень шашки). И вот раздается команда: «За власть Советов — вперед! В атаку!» (Выхватив клинок, рубит им воздух.) Вперед, красные орлы! Победа за нами…
М и х е й (хватает кочережку). Клади саблю! Разве можно чужое оружие трогать!.. Вот задам тебе…
Л ю б о ч к а (ловко вбрасывает клинок в ножны). Алексей Семенович мне разрешил… Он мне сам показывал, как надо рубить…
М и х е й (оставив кочережку, подходит к внучке, снимает с нее шашку). Додумалась… Герой в юбке! Я вот скажу Алексею Семеновичу, чтобы он поменьше при тебе о походах да битвах вспоминал… Подружились, храбрецы. Узнала, как со смертью шутить?
Е л е н а. Не строжись, Михей.
Л ю б о ч к а. Узнала, но не струсила. И тонула, а ни разу не крикнула. Андрейка Илюхин, оказывается, звал на помощь. Испугался за меня. А я, помню, хватаюсь за лед, он обламывается, снова хватаюсь… Потом вижу совсем близко чье-то лицо, чьи-то большие руки…
Е л е н а. Господь с тобой! Не вспоминай. С того света к нам вернулась. Всю ночь тогда не могла уснуть — так душа за тебя болела. Видно, молитва моя помогла.
М и х е й. Молитва! У этой молитвы в плечах косая сажень… Еще бы не помогла! (Уходит, унося шашку и «богатырку».)
Л ю б о ч к а. Какой он смелый и честный человек, Алексей Семенович! Если бы не он, плыла бы я сейчас подо льдом и несло бы меня потихонечку в Ледовитый океан…
Е л е н а. Ох, замолчи! Сердце обрывается…
Л ю б о ч к а (опускается на пол и прижимает лицо к коленям Елены Ивановны). Бабушка, бабушка, я, наверное, очень плохая. Зачем он любит тетю Люду? Зачем?
Е л е н а (испуганно). Да что ты, Любушка?.. Ну-ка, вставай, вставай! Не прячь глаза. Ох, девка, девка!.. Прогони глупые мысли. Не нужны они тебе… Не твоя это судьба. Не твоя.
Л ю б о ч к а (встает). Я понимаю, бабушка.
Входит М и х е й.
М и х е й. Больше не смей и касаться!
Л ю б о ч к а. Хорошо, не буду. (Тихо смеется.) Никто меня тогда так не насмешил, как Андрейка. Меня завернули в тулуп, несут к саням, а он бежит рядом, а у самого слезы на глазах. Чудачок.
М и х е й. Андрейка! То-то зачастила с ним по вечерам гулять. Не замуж ли собралась?
Л ю б о ч к а (с глубокой обидой). Дедушка!
М и х е й. Ты — девушка. Значит, себя уважать должна. Помни. Я за тебя в ответе.
Л ю б о ч к а. Замуж не собираюсь, но любить буду кого хочу. Андрейка — мой друг, товарищ.
Входит О л ь г а.
М и х е й. Друг! Ну как мне с тобой говорить? (Увидев Ольгу.) Вот к Петровне тоже однажды друг заехал погостить, а теперь Клавка без отца растет…
Л ю б о ч к а. Беззаконная?
О л ь г а (Любочке). По самому настоящему закону, по любви. (Михею.) Вы знаете, где мой муж.
М и х е й. Слава одна, что муж. Ветер в поле. Десять лет где-то рыщет, не может домой завернуть, на родную дочь посмотреть. Отцы называются!
О л ь г а. Вы меня не обидите. Если бы все около жен сидели, кто бы тогда за революцию дрался?
Е л е н а. Не слушай его, Петровна. Видишь, не в духе. (Уходит.)
Л ю б о ч к а. Дедушка, почему и ты, и тетя Люда, да и другие думают про девушек так плохо, словно… словно мы только для одного и родились?
М и х е й. Разве я это говорю. Когда Людмила, моя дочь… (Пауза. С притворной строгостью.) Сколько раз тебе говорил — не лезь ко мне с вопросами!
Л ю б о ч к а. Кто начал?
М и х е й. Тут каждый день кругом такое творится — и мертвый заговорит. А мне и слова сказать нельзя? Кого мне спрашивать? Кто ответ даст?
Л ю б о ч к а. Алексей Семенович.
М и х е й. У него дел хватает и без того, чтоб со мной еще толковать. (Ольге.) Ты, например, кто?
О л ь г а. Женщина.
М и х е й. Удивила!
О л ь г а. Человек. Советская женщина. Ну, еще делегатка.
М и х е й. Вот — государственный деятель. Видишь, сколько тебе советская власть дала! А куда ты годишься против старого квартального? Коли начальство, так и держись, как надо… А то… Хоть бы мундир какой надела. За платок тебя, что ли, уважать?