Е л е н а. У Алеши душа — как ручеек прозрачный. Да тебе ли это видеть? И простит, и забудет.
Л ю д м и л а. Но что, что я ему скажу?
Е л е н а. Как сына обманывала, как живого отца похоронила. Вспомни, как парнишка пришел из школы и спрашивал, почему у него нет папы. Как ты тогда корчилась да изворачивалась, а правды так и не сказала. Теперь скажешь.
Л ю д м и л а. Разве Алексей поймет, что было четверть века назад?
Е л е н а. Не прибавляй. Десять лет.
Л ю д м и л а. Нет, надо начинать с того дня, когда Надежда ушла с Петром, когда умерла Верочка, а я осталась. И… и… решила жить по-своему. (Пауза.) Ведь я любила Алексея. Правда, мама. Не смотрел бы он на меня как на святую, проще было бы.
Е л е н а (прислушивается). Испугалась любви. Да только та и хороша, что дорого достается. А легко приходит — легко и уходит.
Л ю д м и л а. Ладно. Пусть. Теперь мне терять нечего. Коли приехал, значит, до сих пор любит. Ну и прекрасно.
Е л е н а. Вот, наверное, он. (Подходит к двери, открывает.) Пожалуйста. Проходи, Алеша.
Входит С к в о р ц о в.
С к в о р ц о в. Добрый вечер, Елена Ивановна! Здравствуйте, Надежда Михеевна!
Е л е н а. Здравствуй, голубчик.
С к в о р ц о в (увидев Людмилу). Я приехал… вернулся. Вы очень жестоко, бессердечно поступили со мной.
Л ю д м и л а. Я… я понимаю…
С к в о р ц о в. Не ответить ни на одно письмо! Умолчать, что растет сын! Ты обворовала, ограбила ребенка. Пощади мальчика, не уродуй ему душу. Об остальном я не говорю.
Л ю д м и л а (после молчания). А у тебя… у нас хватит сил? Только ты не проси, не требуй, чтоб я говорила о себе. Если можешь, просто прости.
С к в о р ц о в (достает из кармана платок). Вытри свои слезы.
Людмила утирает.
Я хочу взглянуть на сына. Он спит?
Л ю д м и л а. Да. Идем.
Уходят.
Е л е н а (скрывая волнение). Почему не раздеваешься?
Н а д е ж д а. Что? (Смотрит на часы.) Еще пять минут обожду.
Слышится осторожный стук.
Н а д е ж д а (подходит к двери). Войдите.
Входит Г л а д ы ш е в. Он обрюзг, ссутулился.
Молчание.
Г л а д ы ш е в. Добрый вечер. Я слышал, у вас несчастье? Я могу с радостью помочь.
Н а д е ж д а. Вы хотели меня видеть?
Г л а д ы ш е в. Да. В мои намерения не входит ничего такого, что бы могло углубить пропасть между нами. Наоборот. Позвольте, я сяду?
Н а д е ж д а. Садитесь.
Г л а д ы ш е в. Благодарю. (Сел.) Я считаю, что нам пора покончить наши давние распри. Впереди у меня место на кладбище, купленное задолго до революции, как полагалось делать порядочному человеку. Но теперь, кажется, и такая собственность аннулирована? Я одинок. Понимаете — одинок. Мой дом опустел. Жена умерла, сын — сын тоже… Но у меня есть внук! Да! Вы отняли у меня сына, но внука…
Н а д е ж д а. Он рос у вас на глазах. Вы каждый день могли его видеть и видели. Но не желали его признавать.
Г л а д ы ш е в. Я заблуждался.
Входит М и х е й. Молча слушает Гладышева.
Сергей Петрович — мой отпрыск. Мое право — сделать его наследником, вручить ему остатки уцелевшего состояния, накопленного честным трудом. Эти годы я только проживал, но еще кое-что осталось.
М и х е й. О чем он говорит?
Г л а д ы ш е в. У меня сохранились, конечно, не деньги, а дорогие вещи. Наконец, мой дом. Пусть юноша примет от меня дар, пока я жив. После меня все достанется неведомо кому.
М и х е й. Что же ты смотришь, Надежда? Чего слушаешь?
Н а д е ж д а (жестом останавливая отца, подходит к окну). Во сколько оцените этот завод?
Г л а д ы ш е в. Он не мой.
Н а д е ж д а. Да… Петр был богаче вас… Иногда он страшно голодал, замерзал, его травили, как зверя, истязали на допросах, приговаривали к смерти, но он сумел, добыл, не только для одного сына, самое дорогое на свете — свободу. Всю страну наследует наш сын. О его счастье заботятся миллионы…
Г л а д ы ш е в. Слова! Вы отказываетесь? Михей Федорович! Елена Ивановна! Вы-то должны понять!
Н а д е ж д а. Вы ничему не научились, ничего не поняли. Остались господином Гладышевым. Прощайте.