— Виктор Иванович! Звонят. Идти надо!
Это шептала Фима.
Елизавета Васильевна из-под одеяла протянула к мужу руки, сказала:
— Все-таки не стоило бы ходить!
Виктор Иванович нахмурился.
— Сама же понимаешь: нельзя не идти.
Он с чемоданчиком в руке вышел на улицу. Улицы были полны прохладой. Солнце еще не вышло из-за гор, освещало только церкви, гимназию у Покрова и Собачий хутор, что на горе у ярмарки. Голубые тени протянулись от гор. Но пусть ранний час, везде уже виднелся на улицах народ. Мужчины шли с винтовками в одной руке, с узелком — в другой, туго подпоясанные новыми солдатскими ремнями, шли по двое и по трое. Полураздетые женщины провожали уходивших.
На площади у Покрова уже кипела толпа: старики, мужчины, мальчуганы, огородники и писаря — все именитое уездное мещанство — в сапогах, пиджаках, картузах. На паперти и на ступеньках церкви сидели густо и прямо на земле сидели, возле каменной ограды, где пахло прохладой и каменной плесенью.
Пришли два офицера, молодые, с шашками. Пришел глухой старик, отставной полковник, в офицерской шинели, в фуражке с гигантским козырьком, в огромных очках, с палкой. Его в городе насмешливо звали Скобелев. В толпе заговорили вполголоса:
— Смотрите, и Скобелев привалил. Он и до садов не дойдет — рассыплется.
Молодые парни окружили его, смеясь. Старик зашамкал:
— Проводить пришел. Всю ночь не спал, ждал звону. С вами бы, да сил нет!
От думы приехала телега с винтовками и патронами. Виктор Иванович взял винтовку, насыпал в карман патронов. Он хотел быть похожим на всех. Толпа построилась в ряды. Множество унтер-офицеров объявилось командовать. И Виктор Иванович неловко стал в ряд, большой, почти на голову выше других. Пошли шагом, молча. По сухой дороге нестройно застучали сапоги. Один офицер шел впереди, другой — сбоку. Вспыхнула песня: «Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать!»
Все странно приободрились, ответили нестройно, но громко и сильно: «То ли дело под шатрами в поле лагерем стоять!»
Бабы у ворот умильно плакали. Они выносили на улицу ведро с водой и с квасом — угощали. Когда дружина вышла за город, ряды смешались, теперь шли и дорогой и тропами. Навстречу попадались телеги. Это мужики ехали на базар с овощами (уже услыхали они, что город прогнал большевиков). Дружинники спрашивали:
— Не видать там чертей-то этих?
Мужики усмехались во весь рот, махали руками:
— Куды! Без оглядки убежали! Не догонишь! Вы-то далеко ли?
— До самой Москвы хотим идти. Мы их!..
— А ну давай бог! Вот от меня жертвую на поход.
Мужик снимал с возу крынку молока или пучок моркови. Дружинники с прибаутками делили подарки между собой, кричали мужику:
— Ты бы сам-то с нами шел! Всем надо идти!
Мужик хитренько посмеивался:
— Я староват.
— Как староват? Ты гляди, какие у нас идут.
— Да вы не сумневайтесь: вояки найдутся.
Вошла в лес дружина уже не стройной толпой. И там, у Волчьего оврага, глубокого, с крутыми скатами, решено было остановиться, вырыть окопы и ждать неприятеля. Офицеры вызвали унтер-офицеров, послали в разведку во все ближние села и деревни. Молодежь принялась за рытье окопов, старики лежали под деревьями, отдыхали. Лес кругом затрещал, задымился кострами, зазвучал перекликами и говором. Этот день — весь — рыли окопы, а к ночи вернулись в город, потому что разведка донесла: большевиков нет нигде в ближних селах.
На следующий день опять спозаранку звонили колокола, опять таким же путем ходили в лес: сидели у вырытых окопов, зевали от скуки, спали, и уже в этот день не пели песен, не перекликались весело.
Дружинники ходили по улицам бодро, с песнями, на базаре появились молоко, хлеб, овощи. У городской думы с самого утра шумела толпа: обсуждала, как защищать город. С думского балкона говорили речи агроном Данилин, товарищ прокурора Синцов, говорили бородачи мещане и какие-то юнцы. Из ближних сел приезжали крестьяне за винтовками и патронами. Им давали обильно: оружия было захвачено много.
В церквах все служили, а по улицам носили иконы, и как-то случилось, что все будто забыли о недавних бурных днях.
Прошло две недели. Раз вечером Василий Севастьянович сказал Виктору Ивановичу:
— А ты слыхал, брат? Все меньше народу по звону-то приходит. Кабы опять беды не было!
Виктор Иванович насторожился. В самом деле, все как будто устали. Около думы теперь спорили яростней, а о чем — сами хорошенько не могли разобрать.
Как-то, прислушавшись к спору, Виктор Иванович услышал: