— Я вот все сапожишки истоптал, а кто мне за них заплатит? Ведь за подметки теперь двадцать рублей надо отдать. Это как? «Идите, говорят, защищайте!» А кого защищать? Купцов защищать?
Говорил бородатый мещанин в пиджаке, в, староверском картузе. И его слова пронизали Виктора Ивановича холодом. «Вот дьявол, ему сапог жалко!» Он подумал минуту, прикинул:
«А ведь, пожалуй, он и прав! Где взять двадцать рублей? Подметки и… государство. Подметки важней».
Еще неделя миновала, уже во всем городе знали: по звону никто к церквам не приходит: всем надоело. И звон отменили, чтобы не было срама. В городе никто не работал, все чего-то ждали, на что-то надеялись, конца какого-то хотели, а конец почему-то не приходил. На улицах появились прапорщики и поручики в золотых погонах, пьяные. Вечерами они заполняли городской сад, тротуары Московской улицы, ходили с девицами — наглые, хохочущие.
Мещане поглядывали на них с недоумением, сердито. И в этих взглядах уже чувствовалось: что-то разладилось, трещит, все опять недовольны.
И дни пошли смутные. В такой вот день по всему городу вдруг появились думские приказы: «Красные наступают. Все должны быть готовы к обороне». И все закружилось, как в лихорадке. К вечеру в тот же день уже стало известно: красные идут Волгой и по железной дороге, идут к Цветогорью несметной массой — китайцы, латыши, русские…
Из сел бежали люди, насмерть перепуганные, сеяли в городе панику. Набатно звонил колокол. Опять бабы бегали от двора к двору, кричали:
— Звонят! Идти надо!
Но уже мало кто шел.
Бой с красными был в трех верстах от города. Виктор Иванович вместе с другими лежал в окопе, стрелял в кого-то, в кого — он не видел. Стреляли целый день. А ночью дружинники поспешно отступили к городу, и по отступающим била красная артиллерия.
Уже на рассвете, отступая, Виктор Иванович с горы, от Соловьева сада, увидел город. Через горы, черной лентой, как муравьи, уходили пешком люди с узлами на плечах. Волга была покрыта лодками: это уплывали из города беглецы. Пароходы уводили баржи. Дружинники побежали большой дорогой и по пути бросали винтовки и патроны.
Виктор Иванович прибежал домой: дом был пуст. Его встретила только Фима, плачущая, сразу постаревшая.
— Где наши?
— Все погрузились на пароход, поехали в Самару.
Виктор Иванович зачем-то пробежал по пустым комнатам. В комнате у Ксении Григорьевны перед иконой Спас Ярое Око горела лампада. Дом был гулок и пуст. Он поспешно вошел к себе в кабинет, захватил из письменного стола, из самого нижнего, потайного ящика, пачку денег — все, что у него осталось и что он тайком прятал, и, наскоро простившись с Фимой, выбежал за ворота, потом на берег Волги. С лодок ему кричали: «Скорей, скорей, скорей!» Уже последние лодки уплывали на луговой берег. Виктор Иванович прыгнул в лодку, лодка поплыла. Обезумевшие люди метались по берегу, выли, протягивали руки вслед уплывающим. Переполненные пароходы уже отошли от пристаней. На них было столько народа, что вода залила иллюминаторы.
Через двадцать минут Виктор Иванович вылез на остров, все оглядываясь на город, перешел пески, на другой лодке переплыл Воложку. Здесь, на коренном берегу, сидели мещане с узлами. Над городом столбом поднялся дым: там начался пожар.
V. Сарынь идет!
Пушечные выстрелы все гремели из города. Бой шел уже на горах. Видать было с этого берега Волги, как по горам, быстро пустеющим, кое-где бегали люди в одиночку и цепями. По большой дороге скакала кавалерия. Маленькие, точно игрушечные, кони четко виднелись на белой меловой дороге.
На окраине города, у острога, поднялся второй высокий столб дыма: там тоже начался пожар. И оба столба, медленно поворачиваясь, тянулись прямо к небу, точно дым кадильниц в тихом храме. На небе дым расстилался облаком — неподвижным, плотным, темно-серым. Облако росло, крышей закрывало город. Здесь, на этом берегу Волги, в толпе заплакали женщины:
— Пропал теперь город, сожгут натло́!
Виктор Иванович отошел в сторону от дороги, от толпы, стоял под столетним осокорем, посматривая то на город, то на мещан, стоявших и бродивших на берегу. В бессилии он сцепил руки, сцепил зубы, весь напрягся, пронзенный одной мыслью: «Что же теперь делать?»
Солнце уже передвинулось к дальним горам. Раскаты выстрелов все удалялись. Пожар в городе стал затихать. Нужно было искать приюта, искать выхода. Народ уходил по луговой дороге от Волги в глубь лугов — к Плеханам, к Бителяку, к дальним селам. Крики на берегу усилились. Уже кто-то кричал: