Виктор Иванович оживился. Эти слухи его подбодрили небывало — он опять стал энергичным, деятельным, будто проснулся от тревожного сна, а утро такое ясное-ясное, — работа зовет, во всем теле холодок и бодрость.
Из Красной Балки он съездил на Бобовы хутора к знакомому богатому крестьянину Ивану Ивановичу Липкину — тому самому, что прежде держал на Бобовых хуторах большую ссыпку.
Липкин встретил Андронова низкими поклоанми, льстивыми словами. По поклонам и улыбке было видать: приезд миллионера польстил ему. Дом Липкина — самый большой дом на Бобовых хуторах — был весь закрыт зеленью, гулкий, просторный, с ярко выкрашенными желтыми полами, с дорожками через все комнаты. Две черноглазые красивые девушки, круглые, полные, как мешки, всклень насыпанные пшеницей, сидели в комнате, куда Липкин ввел Андронова. Девушки тотчас встали, поздоровались с гостем, выжидательно глянули на отца.
— Что глядите? — шумно закричал Липкин. — Это Виктор Иванович Андронов — царь наших краев. Хе-хе! Идите-ка, прикажите самовар поставить!
Девушки вышли. Виктор Иванович сказал, устало усаживаясь на деревянный желтый диван и оглядывая свои запыленные сапоги и помятый пиджак:
— Хорош царь наших краев!
— А что? — с готовностью, очень поспешно воскликнул Липкин. — Кто здесь сильнее вас?
— Да вот объявились. Видите? Я места не нахожу себе — прячусь по хуторам… царь-то. Сарынь оказалась сильнее.
Лицо Липкина — полное, заросшее черным волосом — сразу потемнело.
— А вы думаете, это надолго? Я тоже ночи не сплю, жду беды.
— Не знаю, надолго ли. По-моему, это от нас зависит. Я и приехал сюда, чтобы сговориться, собрать силы, вместе ударить.
Лицо Липкина перекосилось, дрогнуло. Угодливость сразу исчезла. Липкин вне себя поднялся — огромным, злым столбом.
— У нас тоже появились большевики. У нас, на Бобовых! А? Растерзать бы такую сволочь!
И тут Виктор Иванович увидел: остра ненависть к большевикам у этого столбоподобного мужичища.
— Вчера прискакал из Балакова наш паренек. Ходит там слушок: сын ваш сильно действует.
Виктор Иванович отшатнулся, поднял левую руку, будто защищаясь от удара.
— Сын? Какой?
— Да уж не знаю, какой. Андронов, слышь. А какой — не знаю.
— А ну-ка, нельзя ли позвать этого паренька?
— Почему же нельзя? Можно! Я сейчас.
Липкин поспешно вышел из комнаты. Виктор Иванович нетерпеливо встал. «Сын? Уж не Иван ли опомнился?»
Виктор Иванович нетерпеливо заходил по комнате. Ему хотелось самому побежать вслед за Липкиным — узнать скорее. Но понимал он: нельзя терять достоинства. Липкин вернулся скоро, и с ним — парень лет двадцати, бойкий, вошел и развязно подал руку Виктору Ивановичу, как равному.
— Как же! Андронов там крушит большевиков!
— Да какой Андронов-то?
— А я не знаю, какой! Говорят, офицер Андронов, а какой — неизвестно.
— Да ты сам-то его видел?
— Знамо, видел, как вот вас — рукой протянуть.
— Какой он из себя?
— Черненькие усы…
— А-а, Вася!.. Но как он мог попасть в Самару? Странно!
— Ну, вот видите? Я говорил. Наша берет! — закричал Липкин. — Надо своих сзывать, потолковать надо…
Часа два спустя у Липкина было совещание. Пришли Щипковы — отец и три сына, — все крепкие, огромные, как степные быки, с упрямством и злобой в глазах, пришел поп Колоротин, бывший волостной старшина Зимницын.
— Чевой-то мы здесь? — закричал Зимницын, не здороваясь ни с кем. — Давайте сельский сход собьем. Без сходу невозможно.
Сбил, завихрил всех, шумный и расторопный, и все тотчас пошли к сельскому правлению, приказали звонить в колокол, сбивать народ на сход. И получасу не прошло — густая толпа шумела у сельского правления.
— Которые ежели большевики, убивать на месте.
— Верно! Собаке собачья смерть! Они во Христа не веровают.
— От Уральска казаки идут. Они им насыпят по первое число!
— И чехи в Самаре встали… Гляди, кругом бьют большевиков.
— Слыхать, будто еланские мужики дружину снарядили.
— Верно, снарядили. Помогать надо.
Виктор Иванович стоял на крыльце правления и, как самую приятную музыку, слушал эти хмельные от злобы речи. Утром отряд человек в сто на телегах поехал в Еланку, — все с винтовками. Из Еланки проехали до Волги. Большевиков нигде не было, в Заволжье еще было безвластье. Виктор Иванович из Еланки поспешно проехал на Маяньгу. Странное чувство теперь захватило его, когда он подъезжал к своим хуторам. То и боязнь была: вот выскочат из куста люди с ружьями, заорут: «А-а, вот он! Держи!», и жалость к себе, своей нарушенной жизни, и злоба была упорная, от которой туго сжималось сердце, хотелось драться, кричать.