«Ветер да темь — волчья ночь», — вспомнила Катерина Макаровы слова. Ей стало жутко. Ветер рвал сзади юбку и чапан — а казалось: кто-то злой хватает холодными руками. Она загородила заслонами оба оконца с улицы, вошла на двор, где под ногами опять завертелась собака; Катерина вытащила из сеней еще соломенный заслон, приставила его к окошку, что глядело на двор. Ветер сердито пошелестел соломой, Катерина двинула заслон глубже в окно — до самого стекла, плотно утыкала солому рукой и, громко хлопнув сенной дверью, вошла в избу. Стуком она хотела прогнать страх.
Ребенок надсаживался в крике, лицо у него стало чугунным.
— А, паралик тебя разбей! — крикнула Катерина и вытащила ребенка из зыбки. — Ну, что ты орешь? Аль режут тебя? Молчи!
Она широкими взмахами (туда-сюда, туда-сюда) принялась укачивать ребенка на руках. Ребенок засопел, замолчал. Сразу стало тихо. Катерина прислушалась. На крыше и за стенами свистело, хлопало. Тонкий голос в трубе пел длинную, нудную песню — то утихал, то усиливался. Катерина глянула на пол — там еще чернели пятна грязи, притащенной мужиками на ногах, — и эти пятна, и плач ветра в трубе будто грозили. Она подумала о вечерах, о днях и ночах, что проводит теперь одна в избе, — и ей стало жутко. Качая ребенка, она прошлась от кровати к двери и назад, сказала вслух:
— Какая это жизнь? По этой жизни мальчишку только жалко, а то бы хоть сейчас помереть.
В окне зашумела солома, по крыше стукнуло. Во дворе залаяла собака, — сначала сердито, потом сразу взвизгнула радостно. И щеколда в сенях забарабанила торопливым стуком.
«Он!» — обрадовалась Катерина и выбежала в сени.
— Ты, Лукьян?
— Я.
Не затворяя дверь, она вернулась в избу. Ее лицо посветлело, но когда вошел вслед за ней Лукьян, она опять нахмурилась, отвернулась недовольно.
Лукьян молча повесил на гвоздь мокрый пиджак и шапку, сел на лавку у двери, стал стаскивать с себя сапоги. Он мельком глянул на жену и тут же заметил, что она недовольна.
— Что, аль на тебе черти ездили, Катерина?
— Еще не знаю, на ком ездили. Не на тебе ли?
— Аль что случилось?
Катерина нагнулась над зыбкой, ничего не ответила. Лукьян в одних чулках подошел к столу, положил кипу бумаг, посмотрел на жену.
— Слышишь, што ль? Тебя спрашиваю.
— Со мной-то ничего не случилось. Да вот как бы с тобой чего не случилось, — запальчиво ответила Катерина, — Макара-то кожевника видел?
— Не видал. А зачем мне его видеть?
— Значит, нужно, ежели он к тебе приходил.
— Зачем?
— Да тебе лучше знать зачем.
Лукьян хмуро глянул в пол. Брови его сошлись над переносьем.
— Один приходил?
— С Силантием Ерофеевым…
— Ага, одного гнезда воры.
— И с ними два парня какие-то. Хотели в Совет пойти, тебя там отыскать. Так и думала: по дороге встренут тебя и пришибут.
— Да парни-то какие? — крикнул Лукьян.
— А я знаю? Никогда не видала их. Чужие чьи-то. Гляди, высматривать приходили. По твою голову.
— Ну, насчет моей головы, пожалуй, обожгутся. А все ж интересно, каки таки парни.
— Вот что я тебе скажу, Лукьян, — зачем ты смерть пытаешь? Всех ты рассердил. А люди с сердцов чего не наделают?
— Это не твое дело.
— Как это не мое? Тебя убьют, а я с кем останусь? Куда я пойду с дитем малым? Приходил поутру батюшка, — всегда шутит, всегда смеется, а ныне говорит: «Две лошади у меня сдохли от теперешней жизни, а я все живу. Пора и мне подыхать». Это как? Всем плохо, только тебе хорошо.
— Потерпеть надо, всем будет хорошо.
— Когда хорошо-то будет? Гляди, ты больше всех шумишь, больше всех кричишь, а у нас хоть бы жисть хорошая была, а то ни во дворе, ни в доме.
— Подожди, не все вдруг.
— Дождешься, пока ноги протянешь. Вот Мокей Семеныч человек-то какой был…
— Мокей был кулак. Он отжил свою жизнь. Да что с тобой говорить? Не хочешь понимать, и не понимай, твое дело.
Катерина обиделась. Она размашисто поклонилась Лукьяну в пояс, сказала насмешливо:
— Виновата, что для вас серовата.
Лукьян равнодушно откликнулся:
— Будет дурака валять. Давай ужинать.
Катерина молча положила на стол ковригу хлеба, порылась в печи, достала горшок, и в избе запахло прокисшей похлебкой. Стало опять слышно, как выл ветер, хлестал дождь в стены. Соломенный заслон в окне шевельнулся. Катерина испуганно остановилась. Лукьян спросил: