— Все начальство нынче здесь! — зашептал кто-то позади Семена.
Представитель профсоюза водников открыл собрание. Музыка оглушительно сыграла «Интернационал». Председатель прочитал список, кого партком и профком предлагают избрать в президиум. И тут Семен будто прыгнул в холодную воду — такой дрожью обдало, когда председатель назвал его имя. Марья, сидевшая рядом, зашептала радостно: «Тебя! Тебя!» Семен торопливо толкнул ее локтем: «Молчи!»
— Какие изменения? Какие дополнения? — взывал председатель. — Товарищи члены президиума, прошу занять места.
Музыка заиграла веселый марш, пока там и здесь поднимались избранные и шли на эстраду. Представитель наркомата взял Семена за рукав, посадил рядом с собой — в первом ряду, прямо у стола. Семен положил было руки на стол, но они ему показались слишком огромными, и он спрятал их под стол, в складках красной скатерти.
— Товарищи! Основной доклад о работах горьковской пристани сделает представитель наркомата Дулейкин, — крикнул председатель.
Все глаза повернулись к Дулейкину, и Семен облегченно пошевелился. «А чего я робею?» — подумал он. И, чуть улыбаясь, посмотрел туда, где сидела Марья. Виднелась только половина ее лица. Марья заметила его пристальный взгляд, кивнула головой.
— На первое место в нашем соревновании вышла бригада товарища Острогорова, сидящего вот здесь! — говорил Дулейкин и, повернувшись к столу, показал на Семена.
В зале что-то грохнуло, будто повалился потолок. Сразу лица оживились, белые хлопающие руки замелькали, как птицы.
— Вы знаете, товарищи, Острогоров происходит из старинной семьи грузчиков Острогоровых, которая славилась издавна своей силой и буйством. Прошлую темную славу этой семьи ныне сменяет светлая слава нашего прекрасного работника, бригадира…
В зале опять загрохотали хлопки. У Семена билось сердце.
— Нами постановлено выдать бригаде Острогорова первую премию в десять тысяч рублей…
— Урра! Браво! — закричали в зале.
Дулейкин поднял руку.
— Из этих десяти тысяч одна тысяча присуждается персонально бригадиру Острогорову…
Музыка заиграла туш, и зал наполнился грохотом. Начальник пароходства встал со стула и, глядя прямо в лицо Семена, оглушительно аплодировал. Семен растерянно поднялся. Дулейкин с другой стороны тоже смотрел ему в лицо и неистово хлопал. И со всех сторон — лица, лица, улыбки, хлопки, музыка.
— Браво! Урра! Острогоров!
Семен, беспомощно улыбаясь, стал кланяться. Он плохо понимал, что происходит.
Но вот шум стал стихать, все опять сели на места. Дулейкин опять закричал в зал:
— Вторая наша премия, пять тысяч рублей, выдается женской бригаде Илюниной.
И опять гром, музыка, шум. Илюнина поднялась красная, с блестящими глазами. Семен тоже встал, захлопал огромными ладонями… И дальше все пошло проще — речи, музыка, шум в зале. Говорил начальник пароходства — опять с особенным почетом о бригаде Острогорова, потом инструктор политотдела… Председатель нагнулся к уху Семена, сказал шепотом:
— Сейчас твоя очередь.
— О чем же сказать?
— Скажешь, как работали. И о прошлом скажи. А вот теперь ты… (Он поднялся.) Товарищи, слово имеет бригадир Острогоров.
Весь похолодевший, подошел Семен к трибуне.
— Теперь… я скажу, как мы работали, — хрипло начал он и дважды кашлянул. — Конечно, до стахановского движения мы работали по старинке, как мой дед и отец работали. А тут разговор пошел — ударники, стахановцы, рабочее место. Я сперва и не знал, что это такое…
Он рассказал, как бригадир с третьего участка вызвал его на соревнование, как он ругался про себя, оскорбленный, как научился готовить рабочее место, следил за работой товарищей, объединял в звенья, «равный к равному».
— О прошлом расскажи! — крикнул молодой голос из зала.
— А чего рассказывать? Ныне и вспоминать не хочется. У деда моего, и прадеда, и отца только и праздника было, что водка. Это вы знаете. Я лучше расскажу, как теперь мои товарищи по бригаде живут…
В зале примолкли, сотни глаз глядели в лицо Семену.
— Бывало, рядчики спаивали бурлака, — бурлак за полбутылку готов был поднять груз в двадцать пять пудов. Пьяный себя не берег. А ныне — себя берегут, людьми себя считают. И дома живут не так, как бывало.
И рассказал про кровать в триста рублей, про то, что грузчики ходят в театр, читают книги. И даже пятеро концерт ходили слушать — «заплатили по пять рублей за место».
Ему хлопали сильнее, чем Дулейкину. И он успокоился только тогда, когда заговорила Илюнина… В конце вечера начальник политотдела сказал, что переходящее Красное знамя присуждено бригаде Острогорова: