Когда Герасима Бокова расстреляли, никто о нем не вспомнил добрым словом, даже те, кому он, пользуясь своею властью, давал поблажки.
Проблема стихийного и сознательного в революции волновала многих советских писателей. Д. Фурманов, А. Серафимович, А. Фадеев взяли наиболее типичные ситуации, когда большевикам удавалось справиться с буйными проявлениями стихийничества. Но порой бывало и иначе. В. Шишков в «Ватаге», Вс. Иванов в «Цветных ветрах», А. Яковлев в «Повольниках» стремились показать, к чему приводит разгул стихийных сил.
А. Луначарский называл повесть «Повольники» одним из самых ярких произведений Яковлева. Подчеркивая значительность поставленных писателем проблем, а также присущее ему знание народной жизни, он писал:
«С замечательной глубиной показано, как слепые стихии бунтарской разбойничьей народной силы влились в революцию, какова была их вредная и в то же время горькая судьба… и как силы эти должны были прийти непременно в столкновение со все более дисциплинированными, со все более организованными силами»[4].
Александр Яковлев относится к той категории писателей, которые чутко воспринимают все значительные события, происходящие на их веку. Первая мировая война, революция и гражданская война, страшный голод заволжских деревень — все это сердечной болью входит в его жизнь. С первых рассказов писатель активен по своему мировосприятию, беспощаден к фальши, подлости, лицемерию.
Разнообразные по тематике и поставленным проблемам, ранние рассказы Яковлева привлекают ясностью творческого замысла, чистотой языка, точностью бытовых и психологических деталей. Среди них особенно выделяется рассказ «Мужик», написанный в 1920 году.
Русского солдата Никифора Пильщикова посылают в разведку. Осторожно пробираясь в темноте, он случайно натыкается на спящего «австрияка», забирает у него ранец, винтовку и возвращается в расположение своей части. Его командир, узнав, что Пильщиков не уничтожил врага на месте, как положено по уставу, сначала недоумевает, потом приходит в дикую ярость… но все кончается тем, что офицер «будто не хочет, а смеется» над солдатом.
За что же обругал офицер Пильщикова? За то, что русский солдат при виде спящего австрийца увидел в нем такого же, как и он сам, трудового человека. Не врага, а именно человека, сморенного усталостью, вечными переходами с места на место, бессмысленностью братоубийственной войны.
Здесь важна каждая деталь: и то, как Пильщиков «не торопясь» надел на себя ранец и взял винтовку, и то, как «осторожно пошел назад довольный, хитренько улыбающийся». Во всем этом чувствуется «ровный всегда, хозяйственный мужик». Ему бы не воевать, а пахать, сеять пшеницу, обихаживать скотину. Все его мысли, чувства, действия даже здесь, на войне, связаны с землей, с крестьянским трудом. Так, разумнее было бы ему пробираться в разведку по пшенице, безопаснее, да душа крестьянская воспротивилась.
«Только в нее шагнул, а она как зашумит сердито, словно живая: «Не топчи меня». Аж страшно стало. Да и жалко: хлеб на корню мять — нет дела злее».
Рассказывая о революционных событиях, о происходящих в стране коренных преобразованиях, Александр Яковлев выбирает обычные и повседневные ситуации. Движение жизни, ее стремительный бег раскрываются в будничных явлениях.
Новая жизнь пришла в деревню, в заводской поселок, пришла не на время, а навечно, навсегда. На своем собственном житейском опыте люди труда убеждаются в справедливости свершившихся перемен.
Благодетелем, кормильцем рабочих хотел казаться фабрикант Каркунов, один из персонажей рассказа «Жгель» (1924). Когда в дни гражданской войны заводы встали, а люди остались без работы, Каркунов злорадствовал: новой власти не обойтись без него. Он считал, что завод «не пустят никогда». А новая власть уже думала о пуске заводов и фабрик. За дело взялся Яков Сычев, бывший конторщик Каркунова:
«К весне запыхтело в машинном отделении, и раз утром, без четверти семь, как бывало, затрубил над Жгелью знакомый басовитый гудок».
Народ под руководством новой революционной власти возродил завод к жизни.
А через месяц Каркунов умер. Он сразу сломался, как только пустили завод. Он жил надеждой, что без него не обойдутся. Но обошлись, и ему больше ничего не оставалось, как уйти из жизни…