Витька насупился. У него забилось сердце. Но надо быть честным. И главное, не заплакать. «Жильян, выручай!»
— Это моя ошибка, Сергей Федорович, я и сам не знаю, как это вышло.
«Разве скажешь о Дерюшетте?»
— Но скажите, как это случилось? Вы все пять лет были примерным мальчиком. И старательны, и способны, и образцового поведения. Вот я сейчас пересмотрел все кондуиты. И никогда вы не были записаны. Понимаете? Никогда! А по успехам вы всегда в первой тройке были. И вдруг — этот ни с чем не сообразный случай. Мы же вас принуждены исключить!
Витька разом покраснел. Исключить? Отец будет смотреть на него с презрением. Мать, приживалки, кучер и приказчики на хуторах, даже работники — все узнают: исключен… Как тогда? Нет, слез не удержишь!
— Вы, Андронов, не плачьте! Вы скажите просто, что это было? Вы уже взрослый, вы не могли не понимать своего поступка.
Муромец поднялся из-за стола, подошел к Витьке и все смотрел ему в лицо, словно изучал.
— Как же это случилось? Вы часто курили прежде?
Витька поднял голову и сквозь слезы глянул директору в глаза.
— Никогда.
Директор помолчал.
— Я вам верю, Андронов! Но как же, как же это понять?
Он пожал плечами, поглядел на стол, сделал два шага.
— Дикий поступок! Не понимаю.
Надо быть честным и стойким! Тогда Витька заговорил горячечно:
— Сергей Федорович! Я вам скажу: меня обидели. Я не могу сказать, кто и как меня обидел, но обидел сильно, поверьте. И — я пошел и закурил…
— Но вы же должны были понимать, что вы осрамите училище своим поступком. Вы это понимали?
— Это только теперь я понял. Тогда — нет.
Муромец посмотрел на Витьку, побарабанил пальцами по столу.
— Ступайте пока в класс.
Это прозвучало, как выстрел: «пока». Значит, уже решено? У Виктора прыгнуло сердце, потемнело в глазах. Он с ужасом посмотрел на директора.
— Сергей Федорович, меня исключат?
Директор нахмурился.
— Пока неизвестно. Но не хочу вас обнадеживать: вероятно, исключат.
Тут Жильян умер. Виктор прислонился к стене около двери и зарыдал. У него запрыгали плечи.
Директор подошел к нему. Постоял, помолчал. Потом тронул за плечи:
— Будет, мальчик, будет! Успокойся!..
Что-то у него такое в голосе было… Виктор глянул ему в глаза, заломил руки.
— Сергей… Федорович… не исключайте! Это ошибка была…
— Я верю, Андронов! Пока идите, мы посмотрим.
В большую перемену Витька остался в классе, и все время У дверей мелькали мальчишеские лица, жадно искавшие его глазами. Стена: по одну сторону он один — Виктор Андронов, по другую все остальные — ученики, учителя, сторожа, весь мир. Он в отчаянии сжимал пылающую голову. Сердце колотилось, и первый раз в жизни он услыхал, как оно колотится.
И на четвертом уроке его не спрашивали. Домой он пришел почти больной, не ел за обедом — мать по этому случаю кудахтала испуганно. А Витька смотрел на нее раздраженно. Он весь вечер лежал и был рад, что никто — ни отец, ни мать — не приходил. За вечерним чаем отец шумно спрашивал:
— Витька, ты не слыхал, кто это у вас вчерась эту штуку выкинул?
— Какую?
И мать вскинулась испуганно:
— Какую?
— Закурил, говорят, реалист один и в залу вышел к гостям с папироской в зубах и плясать вприсядку начал.
У Витьки все рванулось внутри.
«Вот оно!.. Нет, нет, я не плясал…»
— Кто это такой? — допытывал отец. — Ведь это отчаянной жизни кто-то. Аль ты вчера не слыхал?
У Витьки едва повернулся язык:
— Не слыхал, чтоб плясал…
Тут отец заметил:
— Да что с тобой? Какой-то вялый ты! Аль захворал?
— У меня голова что-то.
— Поди ляг, Витенька! Знамо, вчера поздно вернулся.
Вечер он крепился. Катя посоветовала матери напоить его малиной. Но болезнь шла, и уже бред был. Утром он едва встал.
Теперь все уже было зелено, и голоса шли, как из-под воды, глухие.
Он был в училище, сидел за партой, слушать не мог ничего, в перемены клал голову на руки на парту, дремал, почти спал, а мальчишки лезли к нему, он ненавидел их…
Опять на третьем уроке пришел Михеич, позвал Витьку к директору. Он шел тупой, директор что-то говорил ему, что — не разобрать. Потом подошел близко, глянул Витьке пристально в глаза, приложил к Витькину лбу большую мягкую руку и вдруг вскрикнул:
— Да вы больны, Андронов! Вы как в огне…
Через десять минут Михеич вез на извозчике Витьку домой, закутанного в чью-то шубу, пахнущую табаком.
И не понимал уже Витька ничего. Сонно слышал он материн вой, бурные крики отцовы… «Дерюшетта, Дерюшетта…» — дискантом кричали верблюды, и Витька крикнул: «Тону, спасите!» Стены качались и пели смешными, пьяными голосами.