Александр Яковлев создает яркий образ Виктора Андронова. Казалось, ничто не может изменить благополучной судьбы этого человека. «Все говорило о довольстве и богатстве: каждое окно и каждый столб забора». Но это благополучие было только внешним. Его нарушала тревога: сын Иван стал революционером. «Опять социалисты стали голову поднимать, не спутался ли с ними Иван, уж очень много в письмах говорит о земельной справедливости», — вот что не дает покоя Виктору Андронову. И действительно, Иван Андронов стал большевиком, порвал с отцом: «С грабителями я не желаю иметь никакого дела».
В конце романа Виктор Иванович Андронов предстает «седым, шершавым старикашкой», потерявшим веру в то дело, которое пытался отстаивать: «Все безнадежно!» И пустыня, с которой сражалось три поколения Андроновых, теперь видится ему в образе «старухи старой, с сумрачным лицом, вся морщинистая… Она глянула пронзительными глазами прямо в душу. И засмеялась».
Роман «Человек и пустыня» — это гимн сильному человеку, строителю и преобразователю новой жизни. Ивану Андронову — большевику, командиру Красной Армии — отдает все свои симпатии Александр Яковлев. И бесславно кончают свой жизненный путь Виктор Иванович Андронов — последний владелец гигантского торгового дела на Волге и его младший сын, оказавшиеся в лагере белогвардейцев.
В тридцатые и сороковые годы Александр Яковлев много ездит по стране, много пишет. Появляются его новые книги: «Победитель» (1927), «Огни в поле» (1927), автобиографический роман «Ступени» (1946). Некоторые его произведения этих лет обращены к детскому читателю: «Жизнь и приключения Роальда Амундсена» (1932), «Пионер Павел Морозов» (1938), «Тайна Саратовской земли» (1946). В годы Великой Отечественной войны Александр Яковлев выступает в печати с публицистическими статьями, написанными пером художника — патриота своей Родины, верного ее сына.
Скончался Александр Степанович Яковлев в 1953 году.
Хорошо знавший его Вл. Лидин писал:
«Александр Степанович Яковлев обладал удивительной способностью выискивать во всех явлениях жизни радости. Он отметал все случайное, зачастую грубое и искажающее жизнь, и оставлял для себя только чистую гамму красок. Его жизнелюбие было в такой степени органическим, в какой, скажем, дерево или растение берут от земли все питательные соки, способствующие росту и цветению. Он прошел все своим путем, самоуком, с поразительным упорством одолевая ступень за ступенью жизнь. Одна из его автобиографических книг так и называется — «Ступени». Я редко встречал человека такой душевной чистоты и расположения к людям, каким был Александр Степанович… В советской литературе имя его не будет забыто. К книгам Яковлева вернутся не раз, и молодой наш читатель добрым словом помянет писателя, который во всех своих книгах прославлял жизнь и человека, преобразующего жизнь»[5].
Виктор Петелин
ЧЕЛОВЕК И ПУСТЫНЯ
Роман
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. У Змеевых гор
Маленький был Витька. Сколько? Лет восемь, не больше. Ходил он летним днем с дедом по саду, а дед говорил:
— Ты еще неразумный, внучек мой! Ты еще много чего не знаешь. Видишь вон гору? Ты думаешь, это — гора?
Витька храбро ответил:
— Гора.
Дед хитро прищурил глаз и щелкнул языком.
— Эге! Нет, миляк, это не гора, это — змеева голова.
У Витьки глаза округлели, вырастая: видал он змей (на Кривом озере ужей сколько хочешь), маленькие они, а тут одна голова — целая гора.
— Да, брат, большущий был змей — сорок верст длины, так врастяжку и лежал вдоль самой Волги. А пришел тот змей из Заволжья, — видишь вон? Оттуда.
Поднял клюку дед, показал вдоль дорожки, где в самом конце видать синеватую широченную Волгу, а за ней еле-еле мельтешат кусточки на том берегу.
— Пустыня-матушка прислала змея свой покой стеречь, никого не пускать с полуночной стороны, потому что предсказано было ей: завоюет тебя человек, что придет от полуночи.
О, как чудесно поверить в этого змея, в живую, думающую пустыню, в человека, который придет от полуночи. И слушать жадно сказ про них; слушать, раскрыв рот, чтобы ни единое слово, даже самое маленькое, самое юркое, не проскочило бы мимо. А дед такой торжественный, — говорит и серебряную аршинную бороду поглаживает: