собеседников. Я слишком занят, чтобы слушать вздор, который вы мелете.
(Стремглав бросается к столу и садится в кресло.) Тэннер. Вот, слышишь, Тави? Самая свежая идея у него в голове относится к
шестидесятым годам. Нет, нельзя оставить Энн только на его попечении. Рэмсден. Я горжусь тем, что вы столь пренебрежительно относитесь к моим
взглядам, сэр. Ваши, я полагаю, изложены в этой книжке? Тэннер (бросаясь к столу). Что? У вас есть моя книга? Ну, как она вам
понравилась? Рэмсден. Вы воображаете, что я стану читать такую книгу, сэр? Тэннер. А зачем же вы ее купили? Рэмсден. Я не покупал ее, сэр. Мне ее прислала одна неразумная дама,
которая, по-видимому, в восторге от ваших воззрений. Я собирался
поступить с этой книгой так, как она заслуживает, но мне помешал
Октавиус. Если разрешите, я это сделаю сейчас. (Швыряет книгу в корзину
для бумаг с такой силой, что Тэннер невольно отшатывается, как будто
книга полетела ему в голову.) Тэннер. Вы не более благовоспитанны, чем я. Но тем лучше; теперь мы можем
разговаривать без особых церемоний. (Садится снова.) Что вы намерены
предпринять по поводу этого завещания? Октавиус. Можно мне сказать? Рэмсден. Разумеется, Октавиус. Октавиус. Мне кажется, мы забываем, что у самой Энн могут быть какие-нибудь
пожелания на этот счет. Рэмсден. Я вполне готов в разумной мере сообразоваться с желаниями Энн. Но
ведь она только женщина, и притом женщина молодая и неопытная. Тэннер. Рэмсден! Я начинаю жалеть вас. Рэмсден (раздраженно). Меня не интересуют ваши чувства по отношению ко мне,
мистер Тэннер. Тэннер. Энн поступит, как ей хочется. Мало того, она заставит нас
посоветовать ей поступить именно так; и если дело обернется неудачно,
она свалит вину на нас. Но раз Тави не терпится ее увидеть... Октавиус (смущенно). Вовсе нет, Джек. Тэннер. Лжешь, Тави: конечно, не терпится. Так пригласим ее сюда и спросим,
как она намерена заставить нас поступить. Ну, живо, Тави, иди за ней.
Октавиус направляется к двери.
И не задерживайся, а то при наших с Рэмсденом натянутых отношениях
ожидание может показаться томительным.
Рэмсден поджимает губы, но молчит.
Октавиус. Не обращайте на него внимания, мистер Рэмсден. Он шутит.
(Выходит.) Рэмсден (раздельно и веско). Мистер Тэннер, вы самый бесстыдный человек из
всех, кого я знаю. Тэннер (серьезно). Да, Рэмсден. И все-таки даже я не могу полностью победить
в себе стыд. Мы живем в атмосфере стыда. Мы стыдимся всего, что в нас
есть подлинного; стыдимся самих себя, своих родственников, своих
доходов, своего произношения, своих взглядов, своего жизненного опыта
точно так же, как мы стыдимся своего обнаженного тела. Помилуй бог,
дорогой мой Рэмсден! Нам стыдно ходить пешком, стыдно ездить в
омнибусе, стыдно нанимать экипаж, вместо того чтобы держать карету,
стыдно держать одну лошадь вместо двух и грума, который в то же время и
садовник, - вместо кучера и ливрейного лакея. Чем больше есть вещей,
которых человек стыдится, тем он почтеннее. Взять хотя бы вас: вам
стыдно купить мою книгу, стыдно ее прочесть; не стыдно только осуждать
меня за нее, не прочтя; но и это означает лишь, что вам стыдно
разделять еретические воззрения. А вот меня моя фея-крестная не
наделила даром стыда - и что же? Я обладаю всеми достоинствами,
которыми может обладать человек, за исключением... Рэмсден. Очень рад, что вы о себе такого хорошего мнения. Тэннер. Этим вы только хотите сказать, что мне бы нужно постыдиться говорить
о своих достоинствах. Вы не хотите сказать, что у меня их нет; вы
отлично знаете, что я такой же разумный и честный гражданин, как и вы,
такой же принципиальный в личной жизни и гораздо более принципиальный в
политических и моральных воззрениях. Рэмсден (задетый за самую чувствительную струнку). Я протестую. Я ни вам, ни
кому другому не позволю рассматривать меня как рядового представителя
английского общества. Я ненавижу его предрассудки, я презираю его
ограниченность; я настаиваю на своем праве мыслить самостоятельно. Вы
разыгрываете передового человека. Позвольте вам сказать, что я был
передовым человеком до того, как вы родились на свет. Тэннер. Я так и думал, что это было очень давно. Рэмсден. Я сейчас не менее передовой человек, чем прежде. Если вы считаете,
что я хоть в чем-нибудь сдал позиции, - докажите. Я сейчас даже более
передовой человек, чем прежде. Я с каждым днем становлюсь все... Тэннер. Все старше, Полоний. Рэмсден. Полоний! А вы, по-видимому, Гамлет? Тэннер. Нет. Я только самый бесстыдный человек из всех, кого вы знаете. В
вашем понимании - насквозь отрицательный тип. Вы захотели сказать мне
правду в лицо и спросили себя с присущей вам прямотой и
справедливостью: что можно, по чести, сказать о нем скверного? Вор,
лгун, мошенник, прелюбодей, клятвопреступник, пьяница, обжора? Ни одно
из этих определений ко мне не подходит. Пришлось ухватиться за тот
факт, что я лишен стыда. Ну что ж, согласен. Я даже рад этому: потому
что если бы я стыдился своего настоящего "я", то имел бы такой же
глупый вид, как вы все. Развейте в себе немного бесстыдства, Рэмсден, и
вы станете поистине выдающейся личностью. Рэмсден. Меня не... Тэннер. Вас не привлекает такого рода слава? Черт возьми, я ждал этого
ответа, как ждешь коробки спичек из автомата, в который опустил пенни:
вы постыдились бы сказать что-нибудь другое.
Уничтожающей отповеди, к которой явно готовился Рэмсден,
не суждено прозвучать, так как в эту самую минуту
возвращается Октавиус, а с ним мисс Энн Уайтфилд и ее
мать; и Рэмсден, вскочив, спешит им навстречу. Красива
ли Энн? Ответ зависит от вашего вкуса, а кроме того
или, верней, главным образом, - от вашего возраста и
пола. Для Октавиуса эта женщина обворожительно
прекрасна, в ее присутствии преображается весь мир и
тесные рамки индивидуального сознания раздвигаются вдруг
до бесконечности силой мистической памяти о всей жизни
человечества, начиная от первых шагов на Востоке или
даже от изгнания из рая. В ней для него - реальность