Когда напряженность, связанная с захватом Дика, спала, офицеры снова собрались в кабинете Павла Даниловича Метукова за цейлонским чаем.
— Пора перейти к следующему этапу в разработке «майкопской парочки», — сказал полковник. — Давайте бегло оглядим картину. Как пока мы их представляем. И в каком направлении нам действовать. Только давайте рассмотрим их по отдельности. Начнем с Шурко. Вам слово, Михаил Андреевич.
И подполковник Бунин стал «набрасывать общую картину».
Сначала Шурко предстал в образе «офицера революции», посланца НТС. Цель — вести агитационную работу, выявлять антисоветские организации и ставить их на службу энтээсовской «национальной революции». Особое внимание уделять исправительно-трудовым лагерям (это горючий материал для борьбы с властью КПСС, наставляли его в НТС) и армии (установка НТС — готовить силами армии восстание против партии). Вербовать людей в НТС, прежде всего интеллигенцию. Готовить явки для встречи и укрытия энтээсовцев, которых будут забрасывать в страну. Связь с центром — шифрованными письмами на конспиративные адреса в разных странах Западной Европы и по радио. Радиостанция НТС «Свободная Россия» будет передавать сообщения. Его позывные — «Негус». Обосноваться должен в Подмосковье
— Пока ни слова об американцах, — усмехнулся Метуков.
— В том-то и дело, Павел Данилович. Но от этого же не уйти. Стал прижимать его, тут мне здорово Игорь Алексеевич помог, — подполковник Бунин рассмеялся. — Я по его модели и сделал.
Метуков повернулся к Бывалову:
— Рассказывайте, что за шутки.
— Да с моим «Графом» (это позывной Кулеминова на «Свободной России») примерно так же шло. Ну, он помоложе, грамоты поменьше, но шустрый. Я его подвел к ответу и в лоб: «Признаете себя американским шпионом?» Тот: «Нет, я не американский, я простой энтээсовец, Америку не признаю». Ну, тут я засмеялся, дал условный знак Ирине, стенографистке, она тоже в смех — девка ушлая, ей бы на сцену. А «Граф» аж рот разинул от неожиданности.
— И вот мы так же сыграли с «Негусом», — продолжил свой доклад подполковник Бунин.
— Каков эффект?
— Думаю, в точку попали. Мне показалось... Да, пожалуй, так. Мне показалось, что Шурко обиделся. Понимаете, в чем парадокс? Сидит он у нас во внутренней тюрьме, знает, что статья у него пятьдесят восьмая, и чем это грозит — знает. Наверное, если б его ударили, он бы не так обиделся. А тут его задело. Он как-то изменился после этого и стал показывать о связи НТС с американцами, о том, что он, по его словам, «двойной агент», о заданиях американцев по шпионажу. Повторяю, товарищи, его что-то сильно задело. Это что-то может стать ключом к нему... Знаете, у меня такое впечатление, что Шурко в большой тоске. И затосковал он не тогда, когда попал к нам, а гораздо раньше. Я не понимаю, психологически не понимаю, почему он оказался здесь. Профессиональный шпионаж ему, судя по всему, не подходит. Почему он не уехал из Марокко в Канаду?
— Может, дать ему отдохнуть? — спросил Бывалов. — По-моему, он одурел от допросов. Пусть недельку подумает о своей глупой жизни.
Но начальник отверг это предложение:
— Мы не можем дать себе недельку. Себе. А вдруг все-таки у него есть явки? А вдруг удастся радиоигра? Притом у него с центром какие-то сроки оговорены. А если ничего такого и нет — уточнять и уточнять всех по НТС. И вокруг НТС. Вспомните его показания о речи Околовича — будем готовить отдельно пропагандистов, отдельно радистов. Конечно, блеф, пыль в глаза, Георгий Сергеевич это умеет. Но американцы-то придают делу размах! Школа в Бад-Висзее ведь не единственная. А сколько их будет завтра? Где брать кадры? Главным образом — дипишники. Поэтому — как можно больше сведений о дипишниках. Сегодня он просто знаком с каким-нибудь Копытовым, завтра в НТС, послезавтра в Бад-Висзее...
— Все дороги ведут на Лубянку, как говорил один шпион, — засмеялся Бунин.
— Но это — рутинная работа, — продолжал вслух рассуждать Павел Данилович Метуков. — Ключ. Ключ к «Негусу». Мне кажется, Игорь Алексеевич недалек от истины, говоря о глупой жизни этого Шурко. Она действительно очень глупая, ну не задалась у парня жизнь. Вроде бы молодой, а ведь уже полжизни прошло, тридцать два года... Надо его уязвить этой глупостью, повернуть ее в нашу пользу. Собственно, Советская-то власть чем его обидела? Считай, ничем... Михаил Андреевич, напомните-ка, что он показывал относительно войны. И своего радиомаяка.
Бунин рассказал о той части задания «Негуса», которая касалась начала войны США против СССР. Он должен был с помощью своего радиомаяка готовить удобные площадки для высадки авиадесантов.
— Отлично! Дайте-ка ему, Михаил Андреевич, тот самый «Кольерс» и перевод с хорошим комментарием, чтобы понял, в какого дурака сам себя превратил. Но — как бы вторым планом. А на первый выводите Афанасия Никитича с его радиокроссвордами.
VII
Из одиночной камеры внутренней тюрьмы МВД, где «в свободные от допросов часы» томился Николай, это самое время, весна и лето 1953 года, виделось, разумеется, совсем иным, чем из кабинета полковника Метукова. Николай имел дело с опытными мастерами дознания и, безусловно, был бы очень удивлен, если бы узнал, какую роль сыграли его показания в драматической истории нейтрализации Дика и задержании Лахно. Не догадывался он и о том, что внезапные ночные вызовы на опознание знакомых ему лиц на сотнях фотографий были связаны не с самодурством следователей, а с тем, что один за другим были задержаны заброшенные следом за ним энтээсовцы Маков, Горбунов, Ремига. В могильной тишине камеры, в кабинете, казалось бы, никогда никуда не спешащего следователя как-то не думалось о тесной связи его, Николая, ответов на скучные, будничные вопросы с погонями и захватами, ударами и выстрелами, ранениями и смертями. Нет, никакой такой связи Николай и представить себе не мог.
Зато чекисты чутко уловили, как уязвил его их смех в тот момент, когда он заявил, что не считает себя американским шпионом. Но ему не дали понять, что они заметили это его чувство унижения, уязвленности. Он думал, что их смех — это как бы щерится кошка, крепко схватившая мышонка. Дальние расчеты чекистов, надежда на то, что они смогут перетянуть Николая на свою сторону, ему и в голову тогда не могли прийти. И он не понял истинного замысла следствия, когда ему дали прочесть знаменитый в те годы номер американского журнала «Кольерс» от 27 октября 1951 года. На его обложке солдат американской военной полиции был изображен на фоне карты Советского Союза с надписью «оккупировано». В журнале излагался предполагаемый ход третьей мировой войны.
(Это был зондаж общественного мнения. В действительности публикация в «Кольерсе» была не «журналистской фантазией», а изложением основных позиций действовавшего тогда секретного плана нападения на СССР и его союзников под кодовым названием «Дропшот». Он был рассекречен в 1978 году.)
Перед этим Николай, поняв, что отрекаться от связи с американцами просто глупо и смешно, дал подробные показания о своих заданиях с их стороны. От него ждали сведений о советской авиации, прежде всего о реактивной, об аэродромах. Это уже чистый шпионаж в пользу иностранной державы. Вот после этого подполковник Бунин и дал подследственному Шурко журнал «Кольерс». При этом подполковник спросил, использовался ли этот журнал в процессе шпионской подготовки энтээсовскими или американскими преподавателями. Услышав отрицательный ответ, удовлетворенно закивал головой:
— Да, да, конечно, я и не сомневался.
И вдобавок, как бы про себя, пробормотал слова, которые Николай расслышал, но не понял: