У Айка сейчас задача — уехать, все равно, на Вильнюс или на Молодечно. Вряд ли он сойдет в Молодечно, лучше до Минска. Там уж дело будет потруднее. Хорошо бы взять уже в Сморгони, предположим, в чайной, куда он зайдет в ожидании поезда. Эх, где твои, Игорь Алексеевич, былые годы, былые силы! Помнишь, как взял в чепке... ну, как его — Амлинова. Агентурная кличка «Сова». Ни у кого даже пиво в кружке не покачнулось, вот как взял!
Стряхнув наваждение, подполковник Бывалов проковылял в свой кабинет. Вскоре позвонил Павел Данилович Метуков и сообщил, что в Сморгони задержан Айк.
IX
С выездом Шурко в Верею несколько задержались, и связано это было с событиями, произошедшими в июне 1953 года. В Москве — для всех это было как гром среди ясного неба — армейскими офицерами был арестован Берия. Падение всемогущего Лаврентия Павловича не могло, конечно, не отозваться на работе МВД, но чем дальше расходились круги от больших приемных к профессионалам разведки и контрразведки, тем меньшее значение это имело. В сущности, ничего не переменилось в работе полковника Метукова и его сотрудников. Наверное, в душе каждый из них — прежде всего Павел Данилович — дал однозначную оценку происшедшему. Наверное, и порадовались, что Лаврентию Павловичу вскоре несомненно (приговор был ясен заранее) предстоит встретиться в одном котле с Ягодой и Ежовым.
Тогда, конечно, даже и полковник Метуков не мог себе представить, что жертвами беззакония стали более двадцати тысяч чекистов, но Павел Данилович знал, что потери в кадрах, обернувшиеся страшными потерями для дела, были огромны. Однако — дети своего времени и своей среды — они не обсуждали между собой данный вопрос. Наверняка каждый из них усмехался про себя, читая в газете, что Берия Л. П. — английский шпион, но только про себя. Какая-то жуткая ирония была в том, что на мастера фабрикации дутых шпионов надели тот же, излюбленный им, позорный колпак...
И в том же июне в Берлине произошла попытка поднять антисоциалистический мятеж. В Западный Берлин была переброшена группа боевиков НТС во главе с Романом Редлихом. В случае «разворота событий» банда должна была вырваться «на оперативный простор» и, пройдя ГДР и Польшу, «вторгнуться» на советскую территорию. Воспаленному воображению главарей НТС въяве чудилось, как за смертью Сталина и падением Берии начнется «самораспад советской системы» — процесс, в котором горстка энтээсовцев сыграет роль катализатора. Но «разворота» не произошло. Пришлось Редлиху с компанией лететь обратно во Франкфурт. Однако июньская вспышка энтээсовской активности, берлинская вылазка редлиховских боевиков имела одним из своих результатов изрядное пополнение фототеки советской контрразведки. И Шурко, Кулеминов, Новиков и другие задержанные шпионы опознавали на многочисленных снимках своих бывших камрадов. Их показания сопоставлялись, уточнялись — шла рутинная, будничная работа, которой так много занимаются в разведке.
Николаю было открыто сказано, что его участие в опознаниях энтээсовцев поможет задержать тех, кто будет забрасываться на советскую территорию. И, конечно, что все это будет учтено при решении его судьбы. Николай спокойно принял это известие, сообщенное ему майором Курганом, сказал, что рад такому обороту дела. Пояснил — не только за себя рад, а может быть, и не столько за себя, сколько за тех, кто ни в чем не замешан и кого по договору с американцами и НТС могут замарать.
— К примеру, — пояснил он, — какой-нибудь Иван Агрузов, он должен скоро идти, злой человек. Он никого не пощадит... А я вот думаю, вы извините, гражданин следователь, такой вот Агрузов может, к примеру, испортить жизнь какому-нибудь профессору из Иркутского университета — там очень хорошие люди, я их никогда не забуду.
И испуганно добавил:
— Но фамилий не помню...
По каким-то причинам упомянутый Иван Агрузов так и не был заброшен в СССР. Он сделал в НТС карьеру, пробившись из шоферов и радистов в главари, был руководителем «закрытого сектора», где готовятся шпионско-террористические акции, а двадцать с лишним лет спустя сделался шефом отпочковавшегося от НТС так называемого Международного общества прав человека. Этот изменник Родины, пошедший во время оккупации на службу в фашистскую жандармерию, был даже награжден западногерманским орденом.
...Верея от Москвы — в сторону Смоленска. Вот так Николай оказался поблизости от тех мест, где он начал войну. Отсюда не так уж далеко до Вязьмы, там, к северу, Сычевка, где его первый раз взяли в плен. Можно туда и еще быстрее добраться, через Гжатск. (Ныне — город Гагарин.) В лесу, на уютной поляне, недалеко от шоссе, развернули рацию.
Майор Курган сказал просто, без кабинетной официальности:
— Давай-ка, Николай, перекурим. Время еще есть.
Они удобно уселись на упавшей березе, и майор достал пачку «Казбека», которая в те времена еще была картонной и раскрывалась. Внезапно Афанасий Никитич спросил:
— Гриб видишь?
— Какой гриб?
— Вон, беленький, из травки выглядывает... Молодой еще, пусть растет. Ничего, мы с тобой еще грибов пособираем, похлебку сварим.
Николай хотел что-то сказать, но осекся. Майор, однако, его понял:
— Если насчет побега, так я не боюсь. Куда тебе бежать? А вот боюсь я, если честно сказать, не припозднились ли мы с первым сеансом. Просчитают они нас или нет — вот в чем вопрос, как говорил Гамлет.
Благодушная беседа майора Кургана с Николаем имела целью не только наладить еще больший контакт, но и привести радиста в совершенно спокойное состояние. Ведь радиопочерк Шурко неоднократно записывался на пленку там, в Бад-Висзее, и теперь эти бобины находились на базе где-то в Западной Германии. Сегодня же запись сообщения, которое сейчас передаст Шурко, опытные слухачи сопоставят с теми эталонами и дадут заключение — «Негус» ли работал на ключе или кто-то другой. Для того чтобы человек передавал в обычной для него манере, он должен быть спокоен.
Радиостанция НТС «Свободная Россия» не пользовалась широкой известностью в СССР. Маломощная, эта станция плохо была слышна. А из тех, кто случайно на нее натыкался, многие принимали «Свободную Россию» за хулиганство в эфире. Изначально в замысле этой станции была заложена ошибка. «Свободная Россия» выдавала себя за подпольную радиостанцию, работающую с советской территории. Станция передавала невероятные сообщения о восстаниях в СССР, о действиях никому неведомых повстанческих армий и комитетов, о разгроме то одного, то другого обкома, горкома партии или управления МВД. Здравомыслящие люди говорили: бред какой-то, кому это нужно?
Были, однако, люди, которые с замиранием сердца ждали сообщений «Свободной России». Так ждал майор Курган сообщений для своего подопечного. И вот оно, наконец-то! «Слушай меня, Негус! Передаю для Негуса, — говорил женский голос. — Видела тебя в Ялте. (Это значило — тебя запеленговали там, где ты и ожидался.) Тетя Маруся хотела бы получить от тебя ландыши. (Это значило — ждем письма по конспиративному адресу в Норвегии.) Если ты помнишь ласковые взоры, мигни разок. (Это значило — если шифрблокноты тобой не утеряны, связывайся с Центром по варианту № 1.)
Так холодным летом пятьдесят третьего года началась радиоигра, получившая кодовое наименование «Кубань» — по месту высадки «Негуса» и «Графа», то есть Шурко и Кулеминова. Шурко сообщил, что он осел в Верее, Кулеминов «бросил якорь» в Клину. Американцы перебрали все варианты своих радиоловушек — и по всему выходило, что «Негус» и «Граф» работают свободно, а не по принуждению. В свою очередь, Околович заверял своих хозяев из ЦРУ, что эти-то люди, «Негус» и «Граф» — абсолютно надежные. А что было делать Георгию Сергеевичу — в первую очередь на него, «Гиммлера НТС», ложилась ответственность за все провалы.
Однако нельзя сказать, что Центр сразу же поверил «Негусу» и «Графу». Нет, проверка и перепроверка обоих была весьма тщательной. Собственно, в радиоигре «Кубань» Шурко исполнял роль «диктора». Чекисты тщательно готовили тексты его «донесений». Майор Курган, внимательно наблюдавший своего подопечного, чувствовал — не интересуют Николая все эти «игры», томится он, мается, но исполняет свои обязанности добросовестно. Занимаясь радиоигрой, Афанасий Никитич постоянно беседовал с Николаем, именно беседовал — он умело избегал формы допроса, полагая, что главное, по мнению подследственного, уже им сказано, а какая-то деталь скорее обнаружится в ходе непринужденного разговора.