Они долго беседовали, и даже битый-перебитый Николай не сразу осознал, что это опять допрос. Где жил, что видел в СССР и особо — период от мобилизации до плена. Подробно об отсидке в деревушке Двуполяны на Смоленщине. Николаю страшно не хотелось называть имя своей хозяйки, и руководитель закрытого сектора почувствовал его сопротивление. Подкатывался и так и эдак, но Николай отшучивался — я, мол, всех баб Машками кличу.
Околович, однако, шутки не принял:
— Речь не о бабах, а о возможной явке. Чем не вариант — вернулся из плена. Отсидел. Документ, разумеется, будет.
— Вы знаете, как строго там проверяют документы, — возразил было Николай, но Околович перебил:
— Я знаю. Я прошел в СССР в 1937 году, мой дорогой, я на брюхе под колючей проволокой переполз границу, проехал полстраны, сделал все, что положено, и выбрался обратно.
(Околович действительно нелегально проникал в СССР, но никаких акций совершить не сумел. Так что его туманные слова о делах — чистейшей воды липа. Однако после возвращения из СССР Околович прослыл знатоком «советских реалий» и сделал себе на этом карьеру в НТС.)
Вскоре Николай официально вступил в НТС. Он дал письменное обязательство не щадя живота своего бороться за свержение Советской власти в России, поставил подпись и ожидал, что сейчас эту бумажку спрячут и скажут, что в случае чего не преминут ее предъявить. Бумажку, однако, сожгли тут же, на его глазах. Объяснили, что так лучше для конспирации и для дела полезней, как показывает исторический опыт: Моисей, мол, эвон когда разбил скрижаль завета, а евреи до сих пор за ним идут. Но чтоб Николай не отчаивался и не думал, что, подобно евреям, жить в рассеянии придется долго, его твердо заверили, что национальная революция произойдет уже очень скоро. И от него, Николая Соколова, теперь тоже зависят ее конкретные сроки. Ибо он теперь офицер революции.
И началась «офицерская» учеба. Сначала была школа пропагандистов НТС в Бад-Гомбурге. Всего было десять слушателей, восемь русских и двое армян. Проходили историю СССР, в которой все было как бы зеркально обратным тому, чему его когда-то учили в советской школе. Слушали лекции по философии — иначе говоря, изучали методы опровержения марксизма-ленинизма по пунктам. Была наука оператика — организация пропагандистских акций, разбрасывания листовок, подмены плакатов и т. д. и т. п. Основу этой неведомой ранее науки составляли шестьдесят заповедей конспиратора, которые полагалось знать назубок. Один преподаватель, который представлялся как бывший артист МХАТ Михаил Балмашев, учил искусству речи... Занятия шли плотно, четыре месяца учебы пролетели незаметно, и вот, можно сказать, образование получено.
Дальше — проверка. Медицинская комиссия, зрительная память, вопросы на сообразительность, быстрота реакции, парашютная вышка — и допросы, допросы, допросы...
И снова встреча с Околовичем:
— Ну вот, дорогой соратник, пора наконец приступить и к настоящему делу. Все это была, так сказать, увертюра. Если вы, разумеется, не против, мы направим вас в нашу каркасную школу. Да, так мы ее называем — каркасная школа закрытого сектора НТС. Там, в России, вы образуете каркас, вокруг которого будет строиться здание нашего дома, дела национальной революции. Кстати, не все из ваших товарищей выдержали испытание и выразили желание продолжать учебу. Мы это предвидели, кое о чем не говорили. Пусть отсеются слабые. Сейчас следует сказать, что без помощи наших американских друзей мы бы не смогли организовать вашу дальнейшую подготовку. Техника сто́ит дорого, снять подходящее помещение не просто. Такова политическая реальность, надо смотреть на вещи трезво: пока без помощи американцев нам не обойтись. Однако мы не вечно будем нуждаться в ней, и когда окрепнем — отбросим их прочь. Да, мы дадим отставку американцам! Эти планы пока сугубо секретны, но вы — из числа посвященных. Для начала сменим вам имя. В Бад-Висзее вы поедете как Павел Николаевич Горский. Для товарищей вы отныне Поль. Ваш друг Михаил Кулеминов теперь для вас и для всех остальных Боб. О’кэй?
Осенью 1952 года снова началась учеба. Вместительная вилла над озером Тагернзее была построена столь удачно, что никому не бросалась в глаза. В ней были и классы, и жилые комнаты. Целый день шли занятия. Радиодело, шифровальное дело, физическая подготовка, владение оружием, ориентировка на местности, методы обнаружения слежки и ухода от нее, прыжки с парашютом, навыки запоминания множества цифр и слов, искусство опросов, допросов, убеждения, вербовки, шантажа, лести — одним словом, психология. Практические занятия с рациями. Индивидуальные занятия — по разработке легенды, по изучению предстоящего задания. Наконец, организация партизанской войны. С раннего утра и до семнадцати ноль-ноль. Дальше — свободное время. Гуляй где хочешь, но вставать в 5.30, и нагрузка на голову такая, что особенно не попьешь.
Ну что, Николай, кино докрутилось? Итак, завтра разговор с большим начальством. Похоже, пора за дело. Пора в Россию. Там заваривается крупная каша. Судя по всему, коммунисты, оставшиеся без своего вождя, в жуткой панике. Умная все же голова — Околович! Он читал специальную лекцию на тему о том, как действовать, если в день вашей заброски генералиссимус выйдет из игры. Молодец, Георгий Сергеевич, молодец! Наверное, он и приедет завтра.
IV
Назавтра действительно приехал Околович. Воодушевленный смертью Сталина, с которым, как выразился Георгий Сергеевич, он боролся всю свою жизнь, руководитель закрытого сектора НТС сказал одну из лучших своих речей.
— История работает на нас! — восклицал он. — Благосклонная судьба сшибла с шахматной доски черного ферзя. Да, у них полно слонов и коней, но, в сущности, все они там — пешки!
Вместе с тем Околович предостерег от поспешности. (Видно, подумал Николай, голова у него не закружилась даже от такой невероятной и нежданной радости.)
— Наши люди уже находятся там, — продолжал Околович, — за вами пойдут другие, скоро и оперативный штаб НТС перебазируется в Россию, но мы хотим избежать излишних жертв. Поэтому тщательность, предусмотрительность, хладнокровие.
Околович вызвал Николая на беседу с глазу на глаз и без ненужного пафоса, по-деловому объявил, что выбрал его для первого десанта. Технология рассчитана на двоих. Кого бы предпочел Поль? Тот не колеблясь назвал Боба. Шефу это понравилось: боевая дружба — лишний козырь в борьбе.
Началась детальная подготовка к операции. И здесь Околович согласно их уговору как бы отступил в тень, и Николай имел дело с американцами. Конечно, перед вылетом они увиделись снова. И последнее указание, которое Николай получил от руководителя закрытого сектора, было такое:
— Для НТС вы — «Негус». Так будет обращаться к вам наша радиостанция. Если НТС разорвет отношения с ЦРУ, мы передадим для вас такой текст: «Негусу. Лед на Амуре тронулся». По ряду причин слово Амур может оказаться нежелательным, тогда — Урал, Дон, Енисей, то есть какая-то русская река с мужским именем. И еще вот что — это чрезвычайно важно для всех нас и особенно для тебя и наилучшим образом подтверждает наши предположения, что после смерти своего батьки коммунистические деточки передерутся. Из Москвы пришли важные новости: объявлено, что дело врачей было фальсифицировано, впервые большевики официально признали, что они применяли пытки. Ожидается взрыв народного возмущения. Невероятная удача! Большевиков сейчас можно будет брать голыми руками! Ну не совсем так, конечно, но факты, факты — режим начал разваливаться. Нам надо его добить. Ну, с Богом, Коля!
И у Околовича, у железного Околовича, повлажнели глаза...
V
23 апреля 1953 года самолет без опознавательных знаков зашел ночью со стороны Черного моря в воздушное пространство Краснодарского края. Недалеко от Майкопа над лесом согласно плану, но чуть-чуть позднее, были сброшены два парашютиста. Самолет беспрепятственно ушел в сторону моря. Надвигавшаяся непогода облегчала его бегство. А «чуть-чуть» в схеме выброски привело к тому, что парашютисты опустились не на просторную поляну, а в лесу. Оба повисли на деревьях. Поль благополучно снял парашют и спустился на землю. Боб отвязался, спрыгнул, сильно ударил ногу. Поль полез за его парашютом, но не смог снять, помешал начавшийся ливень — спускаясь, сорвался, ударился грудью о землю. Отойдя метров на сто от дерева, макушку которого украшал парашют, «офицеры революции» залезли в спальные мешки и решили переждать ливень. Промокнуть до костей, не имея возможности сразу же обсушиться, опасно, это могло вывести их из строя. Да и нога у Боба болела. Застегнув изнутри мешок, Поль-Николай, он же «Негус», мгновенно, обморочно заснул, даже не осознав, что он припал к родной земле, которую не видел десять лет.