Значит, они напали на Какаду с другой стороны. Теперь становилось ясным только что происшедшее. Чуть в стороне он увидел мертвого Мапу. В спине у него торчала стрела, а на груди зияла рана от пули. Бедняга так и не дождался, когда бог смягчит сердца белых и Мукку.
— Боже! — простонал Саку. — Где твоя любовь?! Где твоя правда?
— Поджечь хижины! — приказал Скотт. Через минуту вся деревня пылала.
Сплетенные из ветвей хижины легко вспыхивали и горели весело, ярко.
Между тем, папуасы отошли за деревья и оттуда начали пускать в белых стрелу за стрелой. Одна из них угодила в Скотта, но, потеряв силу в полете, только запуталась в одежде.
— Вперед! — скомандовал Скотт.
Черные отступали от дерева к дереву, все время отстреливаясь из луков. Теперь уже смешались и Мукку и Какаду, вместе защищаясь от общего врага.
Так белые подошли к тому месту, где на деревьях были устроены хижины и в них укрывались женщины и дети. Папуасы были уверены, что сюда никакой враг не доберется. В этом они уже не раз убеждались, когда подвергались нападению враждебных родов. Если иной раз случалось, что хитрый враг пробовал подрубить дерево, тогда ему на голову, как дождь, сыпались камни и стрелы.
Кто успел, присоединился к женщинам; остальные побежали в глубь леса. И в белых полетели сверху камни и стрелы. Один из сипаев был тяжело ранен.
— А, вот как! — закричал разъяренный Скотт. — Взорвать дерево!
В это время подле него очутился Саку.
— Ради Христа! — со слезами просил он. — Остановитесь: там женщины и дети!
— Прочь! — загремел на него Скотт. — Негодяи будут наказаны!
Но Саку не отходил. Он стал на колени, хватался за полу куртки Скотта и все говорил и говорил — О Христе, о всепрощении…
— Уведите этого полоумного! — крикнул Скотт сипаю.
Тот взял Саку за плечи и резко оттолкнул в сторону.
Раздался взрыв — первый взрыв в этих краях. Папуасы видели и слышали чудодейственный гром — тот, что был в руках у белых. Но этот гром загрохотал, казалось, без участия людей… Дикие, нечеловеческие вопли и стоны раздались в лесу. Дерево затрещало, зашаталось, потом сильно накренилось. С его ветвей падали на землю мужчины, женщины, дети, среди них Саку узнал свою мать…
Потом взорвали и другие деревья. В лесу стало тихо, слышались только стоны раненых.
Скотт молча взирал на все это. Ему было не по себе. Кажется, впервые в жизни он сознавал, что совершает бесчестный поступок.
Но долг перед родиной прежде всего! На Новой Гвинее так мало англичан, что если черные не будут дрожать при одном упоминании о белых, с ними хлопот не оберешься. И Скотт, не тая в душе злобы к папуасам, действовал как строгий судья и достойный представитель Британской империи.
— Теперь все дикари на много сотен километров вокруг будут знать, что значит нападать на нас! — с удовлетворением произнес Кандараки.
— Да еще будут нам благодарны за то, что мы им заготовили столько человечьего мяса, — добавил Брук.
Саку сидел на поваленном дереве и, казалось, ничего не замечал вокруг.
Когда весь отряд прошел мимо него, он очнулся, встал, выпрямился и, потрясая кулаками, крикнул им вслед:
— Будьте прокляты, звери! Обманщики! — и швырнул далеко в сторону библию, с которой он прежде никогда не расставался.
Скотт, не обернувшись, только пожал плечами и сказал:
— Глупец! Как можно быть таким легковерным!
VI
Опять всадник! — Путешествие пешком. — Неудавшееся нападение папуасов. — Катастрофа. — Один!
На обратном пути каратели подстрелили несколько свиней разбежавшихся от пожара, и вернулись на катер со славой и трофеями.
На катере все было спокойно, только боцман сообщил, что снова видел ту самую таинственную лошадь, которая на сей раз была несколько ближе, и однажды даже слышал в лесу выстрел.
— Быть может, это мы стреляли? — спросил Скотт.
— Нет, — ответил Гуд. — Выстрел был слышен совсем в другой стороне. И всего один выстрел.
— А кто был на лошади?
— Рассмотреть не удалось, но по всему видно, что черный, — ответил Гуд.
— Только этого не хватало! — воскликнул Брук. — Чего доброго, мы скоро встретим какого-нибудь Мапу на автомобиле.
Таинственный всадник вызывал уже нешуточную тревогу. И почему он скрывается? Верно, замышляет что-то недоброе.
А может, он совсем не интересуется экспедицией или даже не знает о ней?
Такое предположение приходилось отбросить: шум мотора, стрельба не могли остаться не замеченными в этих пустынных лесах и равнинах, где не бывает европейцев. Тем более, что этот всадник, как видно, следует за ними уже в продолжение нескольких дней.
Значит, он знает, от кого скрывается, — и скрывается умышленно.
И, наконец, кто — он или они? Ведь однажды видели двоих на одной лошади.
Ни один из этих тревожных вопросов пока не получал ответа. Ясно было только одно: нельзя ослаблять бдительность.
Облик местности чем дальше, тем больше менялся. Теперь холмы тянулись сплошной чередой, а на горизонте возвышались горы. Течение реки стало таким быстрым, что катер продвигался вперед медленнее, чем человек, идущий пешком. Кроме того, русло реки все время сворачивало вправо, на север, тогда как курс нужно было держать прямо, на запад.
— Как ты считаешь, сколько километров остается, если идти напрямик? — спросил Скотт у Чунг Ли.
— Не более ста, — ответил тот. — Я узнаю эту местность. Отсюда лучше было бы пойти пешком.
Решили готовиться к пешему переходу. Прежде всего следовало выбрать подходящее место, где оставить катер. Считали, что поход будет продолжаться дней десять. На этот срок необходимо было обезопасить от всяких неожиданностей и катер, и тех, кто на нем останется.
Задача была не из легких. Река узкая, течение быстрое, а берега крутые Если стать у берега, — сверху забросают камнями, прежде чем успеешь что-нибудь предпринять.
Кандараки предложил вернуться обратно на тот остров, где однажды ночевали, или же стать на якорь посреди тихого широкого плеса.
Это предложение казалось заманчивым. Однако для его осуществления пришлось бы вернуться назад километров на пятьдесят. Решили, что лучше обосноваться на месте. Безопасность катера, казалось, будет обеспечена тем, что на нем останется пулемет.
— Оставим одного — двух сипаев и поищем здесь удобное место, — сказал Скотт. — Это лучше, чем полсотни километров тащиться пешком.
Но подходящее место никак не находилось. Правда, на несколько километров вверх по реке имелась долина, где река была довольно широкой, а берега низкими. Но здесь горные ручьи нанесли столько песка и наделали столько мелких рукавов, что катер не мог приблизиться к берегу.
Тогда выбор пал на другое место. Здесь берега тоже были высокие, но на одном из них был холм, с которого просматривалась вся местность далеко вокруг. С холма был виден и катер, и противоположный берег.
— Если установить здесь пулемет, — говорил Брук, — то местность будет простреливаться на три — четыре километра в окружности. Здесь не мешает ни лес, ни кустарник — не то, что на том островке.
Начались сборы в путь. Надо было выбрать, кого оставить на катере.
Прежде всего принималась во внимание выносливость каждого. Главным бичом людей — если они не туземцы — является в этой стране желтая лихорадка. Пожалуй, из приезжих нет ни одного человека, который бы не болел ею. Болезнь эта может тянуться и год и два. Человек несколько дней, а то и недель, чувствует себя здоровым, — и вдруг приступ. Единственное спасение от нее — хинин. Благодаря ему люди еще кое-как держатся, но полностью обезопасить себя от болезни почти невозможно. Только приступы можно сделать более легкими и менее частыми.
Все, за исключением Файлу, болели лихорадкой. Только у одних, как например у боцмана и сипаев, она протекала в более легкой форме, а у других, как у механика Гуда — в тяжелой. Хуже других был и Брук. После долгих обсуждений решили оставить его, Гуда и двух сипаев. Брук начал было возражать, но Скотт убедил его, что дело это очень ответственное и, кроме Брука, его некому поручить. Кроме того, на катере остается всего четыре человека, и им не придется так трудно, как тем, которые отправятся в поход.