Идти быстро в такой густой траве было очень трудно. Хорошо, что кабаны проделали в ней тропку.
Тем временем обе стены дыма и огня слились, и пламя, распространяясь все шире, охватывало отряд полукругом.
Положение становилось очень серьезным. Огонь двигался быстрее, чем люди. Бежать от него было невозможно. Путники напрягали последние силы, но огонь настигал их. Уже чувствовался запах дыма.
И животных, спасавшихся от пожара, стало теперь значительно больше. Все они бежали в том же направлении, что и люди.
Кабаны, кенгуру, разные мелкие зверюшки, змеи — все устремились вперед, не обращая внимания на людей.
И люди тоже не обращали на них внимания. Перед общим бедствием все стали равными — и дикий кабан, и мистер Скотт. До перелеска оставалось несколько десятков метров, но и огонь совсем рядом. Слышно, как потрескивает сухая трава. Дым ест глаза, с подветренной стороны пышет жаром.
Но звери все-таки помогли людям: они так примяли траву, что по ней можно было двигаться бегом.
Вот уже и первые деревья рощицы. Трава здесь ниже. Только из-за дыма ничего не видать. И вдруг с разбегу налетели на папуаса.
Тот стоял на пне, поджидая добычу. Он уже пустил несколько стрел в диких кабанов и кенгуру. Неожиданно увидев перед самым носом необычных зверей — двуногих, — он испугался и пустился бежать со всех ног.
Путники миновали перелесок, но больше не увидели ни одного папуаса, потому что те стояли на большом расстоянии друг от друга.
Выбежав на открытое место, они увидели не далее чем на расстоянии километра свою прежнюю стоянку. Все по-прежнему, вот и будка стоит на холме. Конец трудному пути! Теперь они дома! Все в отряде даже забыли про голод и усталость. Сразу стало легко на душе, и ноги словно освободились от тяжести. Все двигались так быстро, как будто всю неделю отдыхали.
Видит ли их Брук? Ведь они подошли уже совсем близко.
Но никто не вышел навстречу. Неужели все спят?
Кто-то крикнул. В будке зашевелились. Значит, все в порядке.
Перелезли через проволочное заграждение и только тогда заметили человека у пулемета. Но это не Брук и не сипай. Неужели?!
У пулемета был виден папуас — настоящий, с перьями какаду в волосах и клыками кабана на шее, только почему-то в штанах.
Все на миг застыли, как вкопанные. Что делать? Сразу же вскинули ружья на прицел.
— Стрелять не советую, — сказал папуас на чистом английском языке, наклоняясь к пулемету, направленному прямо на подходивших. — Мне стоит лишь нажать на гашетку…
Ружья сразу опустились.
— Что это значит? — удивленно спросил Скотт. — Кто ты?
— Я вождь объединившихся родов Какаду и Мукку, бывший миссионер Саку, — гордо ответил папуас.
Если бы сейчас среди ясного неба грянул гром, он не произвел бы такого впечатления, как эти слова.
Так вот что все это значит! Слуга божий снова превратился в дикаря. Да он и оставался в душе дикарем. А теперь от него не жди добра.
— Что означает вся эта комедия? — строго спросил Скотт, чувствуя, как от страха сжимается сердце.
В это время их окружило до сотни вооруженных папуасов, некоторые из них были с ружьями.
— Что же тут удивительного? — сказал Саку. — Катер ваш разбился. Все имущество, как видите, в наших руках, люди тоже. А теперь попались и вы сами. — И он показал рукой на свое войско.
— Чего вы от нас хотите? — спросил Скотт дрогнувшим голосом.
— Немногого: только наказать мистера Скотта за его зверства над моими братьями, над женщинами и детьми, над моей матерью, — отвечал ему Саку.
Скотт низко опустил голову. Хануби и боцман вскинули ружья, но Саку наклонился к пулемету, а его воины подняли копья и луки.
Скотт со своим отрядом стоял внутри проволочного заграждения, в густой толпе вооруженных папуасов. О сопротивлении нечего было и думать.
— Советую стоять неподвижно, — сказал Саку, — вы не успеете сделать ни одного выстрела. А Старку, Хануби и его подначальным нет никакого расчета выступать против нас: мы всех их отпустим домой. Нам нужен только главный преступник.
От обиды Скотт на мгновение даже забыл, что с ним произошло. Глаза его сверкнули гневом. Как? Этот дикарь, его, англичанина, осмеливается называть преступником?! Но он тут же вспомнил, что сам находится в руках этого дикаря.
— Для вас, как христианина, — сказал он, стараясь сохранить спокойствие, — такое самоуправство — страшный грех. Разве вы забыли, чему учит Христос? Разве не знаете, что человек не имеет права своей волей судить других?
Саку улыбнулся и, взвешивая каждое слово, произнес:
— Вы, мистер Скотт, как никто другой, должны знать, что, помимо божьего суда, на земле, существуют суды, призванные карать за преступления. Здесь нет этих судов, и их неприятную миссию вынужден выполнить я сам, чтобы никому больше не вздумалось творить насилия над черными!
Скотт вспомнил слова, сказанные им когда-то Саку, и еще ниже опустил голову.
— Мое окончательное решение таково, — продолжал Саку: — Пусть мистер Скотт положит оружие и остается здесь, а остальные могут идти, куда им угодно. Мы также освободим и тех, кто был на катере. Имейте в виду, что отстоять такое решение мне было не легко. Вы ведь знаете, дикари, как вы называете моих соплеменников, не очень-то охотно выпускают из своих рук врагов. Только своим авторитетом я смог добиться их согласия. Чтобы заслужить их уважение и доверие, я нацепил на себя эти перья и зубы. По справедливости, вас всех следовало бы истребить: ведь вы убили не один десяток наших людей. Но я считаю это лишним. Я хочу доказать вам, что без бога, без Христа можно поступать человечнее и разумнее, чем поступаете вы, прикрываясь его учением. Ну, торопитесь!
Люди из отряда были в растерянности. Они понимали, что Скотт обречен, — и все-таки не решались своими руками выдать его.
Правда, сипаи уже склонялись к этому, но боцман и Хануби готовы, казалось, разделить участь начальника.
— Что ж, — сказал наконец Саку. — Если вы все хотите погибнуть — воля ваша! — И он встал во весь рост, чтобы подать знак своим воинам.
Но тут раздался выстрел, и Скотт рухнул на землю с простреленным черепом. Он счел за лучшее сам себе пустить пулю в лоб.
Этот выстрел на какое-то мгновение испугал папуасов. Они подумали, что в них стреляют, и были готовы пустить в ход свое оружие. Но Саку повелительным криком остановил их.
Не только сипаи, но и Хануби, и даже боцман были благодарны Скотту за его решение. Теперь они были спасены.
Саку тем временем обратился к папуасам с речью. Он говорил, что согласно обещанию надо отпустить всех остальных белых. За это они оставят все свое имущество, а главное — оружие. С этим оружием Какаду и Мукку будут непобедимы.
Папуасы были не особенно довольны таким решением. Но не повиноваться грозному и могущественному Саку — невозможно.
Через некоторое время привели Брука, Гуда и двух сипаев.
Брук шел сгорбившись, озирался и бормотал:
— Думаете, я не вижу? Не-е-ет! Не обманешь! Все вижу!
Потом подошел к боцману и сказал:
— Ты хочешь меня сожрать? Дурак! Меня уже сожрали. Меня уже нет. Видишь?
И некогда грозный помощник Скотта, лишившийся рассудка, сел на землю, выставил перед собой ладони и как бы спрятался за ними…
В колонию возвратился только боцман Старк, Хануби и три сипая. Остальные умерли в пути.
Чунг Ли, Хунь Чжи и Качу, захватив с собой лошадь, направились на запад, в голландскую часть Новой Гвинеи. Качу там и остался, а братья вернулись в Китай.
Там они приобрели клочок земли, построили фанзу и, переселив в нее с сампана своих родителей, отправились в Китайскую Красную Армию сражаться за счастье трудящихся, против поработителей.
А Саку?
Саку и по сей день занимается просвещением людей, объединившихся родов Какаду и Мукку, но только уже без библии.