ождь прекратился только к утру.
С какой радостью встретили наши древние люди первые лучи солнца! Даже лица их будто скривились от удовольствия. То были первые пробы, первые попытки улыбнуться. Но нам было бы, пожалуй, даже противно смотреть на их гримасы…
Солнце вставало, становилось теплей. Люди вылезли на солнце, грелись, сушились, некоторые вновь начали засыпать. Но голод прогнал сон. Надо было идти дальше.
Вожак крикнул и пошел вперед, в лес. За ним потянулись все остальные.
Подобно стаду животных, они чередой шли вперед, то расходясь, то снова сходясь. Никто из них не подавал голоса. Было лишь слышно, как шуршали и трещали под ногами сухие ветки.
Все были заняты важным делом: искали что-нибудь съедобное.
Иногда впереди звучал тревожный крик вожака. Тогда все сбивались в кучку и озирались, ища глазами опасность. Они и рукой не смогли бы показать в ту сторону — и этого не умели делать.
Нужно вновь отметить, что и этот жест, кажущийся таким простым, тоже не дается даром и требует много времени, опыта и ума.
Что бы сказали мы с вами, увидев, например, как собака указывает лапой: мол, вон там бежит заяц? Мы сочли бы это чудом, какого мир еще не видывал.
И это действительно было бы чудом. Значит, мы не можем требовать от наших древних людей умения переговариваться жестами.
Достаточно уже того, что они время от времени так поступали. Увидев, допустим, на дереве плод, человек кричал и, сам того не сознавая, протягивал руку по направлению к нему. Но мы ни в коем случае не можем сказать, что человек хотел указать на плод рукой.
Или же, увидев поблизости врага, человек от страха протягивал руку вперед. Но в следующий раз, вновь встретив опасность, он и не думал повторить этот жест.
Один только вожак чаще других пользовался жестами. В его положении часто возникала необходимость о чем-либо предупредить сородичей. Но и он пока что делал это бессознательно, от случая к случаю.
Лес становился все густее и темнее. Деревья вздымались так высоко, что их кроны были едва видны; в вышине они густо переплетались, не пропуская солнечные лучи. Средь бела дня внизу царил сумрак, словно в вечерний час.
Земля была черная, влажная. Без света на ней не росла даже трава.
Люди невольно прибавили шаг, стремясь побыстрее покинуть это неприглядное место.
Один из мужчин, старик, давно уже напрягал все силы, чтобы не отстать от других. Он все время плелся позади. Сейчас ему приходилось совсем тяжело. Люди шли все дальше и дальше, исчезая за деревьями.
Старик спотыкался, падал, снова вставал. Ноги дрожали, подкашивались. Но расстояние между ним и соплеменниками неуклонно увеличивалось.
Он попытался побежать за ними, но тотчас рухнул на землю.
И вот лишь последние фигуры людей мелькают среди деревьев далеко впереди.
Жуткая тишина окружила старика. Тупой ужас наполнил его сознание. Он не понимал, что происходит, но всем своим существом ощущал что-то страшное.
Он издал хриплый, слабый крик. Отозвалось одно эхо — и снова все стихло.
Он вновь поднялся, побежал и опять упал. Ноги сводило, он задыхался. Так хотелось хотя бы немного отдохнуть. Но он чувствовал, что отдыхать нельзя, что нужно спешить вперед, к своим, несмотря ни на что.
Он снова вставал на ноги и снова падал, пока совсем не выбился из сил и не смог подняться.
Тогда он пополз. Глаза его были устремлены в ту сторону, куда ушли сыновья и внуки. Уже давно никого не было видно, а он все полз и полз вперед.
Морщинистое, обезьяноподобное лицо несчастного тряслось, кривилось, глаза увлажнились, но… и плакать он еще не умел. Люди тогда еще ничего не умели.
И вдруг перед его помутневшим взором заблестели чужие глаза. Сверкнули слева, справа, все ближе, ближе… Вот уже слышится лязг зубов и глухое ворчание… Потом жесточайшая боль в плечах — и все потемнело…
А его сыновья и внуки тем временем все шли и шли вперед, даже не замечая, что кто-то из племени остался позади…
Вскоре племя приблизилось к болотистой низине, за которой расстилалась более возвышенная и сухая местность.
Нужно было только перейти на ту сторону. Но на годном для переправы месте, как назло, сгрудилось стадо неизвестных зверей, неуклюжих, с продолговатой головой, стоячими ушами, маленькими глазками и удлиненной верхней губой. Их можно было принять за свиней или за маленьких слонов.
Это были тапиры, которые сейчас сохранились только в Южной Америке.
Люди остановились, не зная, что делать. Опыт и чутье подсказывали, что перед ними мирные, а не хищные животные. Но кто знает, что эти звери задумали?
Постояли, посмотрели: кажется, все в порядке. Тапиры стоят спокойно, даже не обращая внимания на людей. Можно попытаться.
Осторожно подвинулись вперед, подошли совсем близко. Звери стоят, с интересом поглядывают на людей — а сами ни с места.
Ничего не поделаешь, пришлось их обогнуть, а для этого влезть в болото чуть ли не по шею.
Любой «свинье» должен был древний человек уступать дорогу, да еще радоваться, что его не трогают.
Едва люди перебрались на тот берег, как в лесу что-то затрещало и из чащи прямо на них выбежал носорог. Он был разъярен и тяжело дышал; в боку зверя зияла рана, откуда струилась кровь. С первого взгляда было понятно, что носорог только что с кем-то сражался. А в подобных случаях он нападает на всякого, кого ни встретит.
Не успели люди опомниться, как носорог, нагнув голову, бросился на них. Раздались дикие крики, все разбежались, кто куда. Почти все мигом оказались на деревьях.
Но одна женщина с ребенком не успела…
Носорог поддел ее своим страшным рогом и с такой силой перебросил через себя, что она пролетела по воздуху и ударилась головой о дерево. Ребенок, выпавший у нее из рук, упал прямо перед зверем. Носорог растоптал его ногами и помчался прочь.
Когда зверь исчез из виду, люди слезли с деревьев и обступили несчастную женщину. Конечно, она была уже мертва. Живот ее был совершенно разорван, кишки вылезали наружу. Голова вся окровавлена.
Люди напряженно глядели на жертву носорога, приподнимали ее голову, трогали руки. Смерть, случившаяся у них на глазах, видимо, отразилась в их сознании: заметно было, что они что-то переживали, чувствовали, о чем-то думали…
Смерть женщины стала для них своего рода встряской, заставившей их больше прислушиваться к своим чувствам и разуму. В этом смысле и несчастье оказалось для них полезным.
Но такая непривычная внутренняя работа не могла долго продолжаться. Вскоре они равнодушно отвернулись от несчастной жертвы и забыли о ее гибели.
Ребенком никто даже не поинтересовался, так как его тельце лежало поодаль и не попалось людям на глаза.
Лес поредел, и наши путники вышли на полянку у источника. Здесь устроили привал. Никто не сознавал, что трое из племени уже погибли.
Одни уселись отдыхать, другие снова отправились «пастись», третьи подошли к роднику, чтобы напиться. Здесь они ложились на живот и лакали воду; в целом же они боялись воды и лишь какой-нибудь из ряда вон выходящий случай мог заставить их окунуться.
Тем временем вожак с одним из своих товарищей (назовем его Кра) отошли подальше в сторону, надеясь выследить какую-нибудь добычу.