Когда Владимир позвал Лиду к Сидоровым, она отказалась. В самом деле, зачем она туда пойдет? Но Владимир повторил просьбу, и по голосу его, и по взгляду она догадалась, какая сумятица у него в душе. Как же можно отпускать одного с таким настроением? Нет, нельзя этого делать.
Сидоровы встретили их радушно, особенно радовался Николай. Он крепко сжал Владимиру плечи, долго и проникновенно тряс Лидину руку. Николай ей сразу понравился: хлебосольный хозяин, простодушный человек. Галя была более сдержанна. Лида приметила, что хозяйка не без любопытства приглядывается к ней, и почувствовала себя неловко.
Лида представляла Галю совсем-совсем другой. В воображении вставала белокурая красавица, высокого роста — под стать Владимиру. А настоящая Галя была какая-то уж очень обыкновенная.
Валерка быстро подружился с самой молодой хозяйкой, и она увлекла его в детскую комнату. Там они и играли весь вечер.
Маленький семейный праздник начался натянуто. Веселости Николая хватило ненадолго. Увидев, что ему не расшевелить Владимира, что его усилий почему-то не поддерживает Галя, Николай замкнулся. Резкие переходы в его настроении не были новостью для Бессонова. То на Николая вдруг налетало буйное веселье. Тогда он сыпал шутками и прибаутками. Потом безо всякого перехода впадал в меланхолию, становился вялым, скучным, все валилось у него из рук. В такие минуты мог напиться. Чаще брал гитару, тренькая, тихо напевал. Петь любил и умел. Заканчивал всегда почему-то одной и той же сиротской песней «Позабыт-позаброшен».
Так было с ним в армии. Мало изменился с тех пор. И в этот раз мрачно опрокидывал одну стопочку за другой и не пьянел. Галя сердилась на то, что он много пьет. Лида уже пожалела, что согласилась прийти сюда. Владимир много курил: бросал одну папиросу, зажигал вторую.
Но вот Сидоров поднял помутневшие глаза и спросил:
— Володька, а Карпова помнишь? Маленького солдата Карпова помнишь?
Он повторил вопрос несколько раз.
— Неужели ты не слышишь? — рассердилась на него Галя. — Володя тебе пятый раз отвечает, что помнит.
— А ты помнишь его, а? Галка? Помнишь? Погиб парнишка, — он зачем-то поглядел на Лиду, покачал головой и мрачно подтвердил:
— Да, погиб в двадцать лет…
Сидоров уронил голову. Лида встала — пора уходить, но Николай встрепенулся, будто сбросил хмель и попросил:
— Не уходите, Лида! Останьтесь!
Галя тоже попросила погостить еще и увела Лиду в комнату, в которой играли дети. Выяснилось, что обе любят вышивать. Галя показала свою работу — вышитых гладью трех медвежат и медведицу в лесу. Лида оценила ее искусство вышивальщицы, и разговор наладился.
Николай снял со стены гитару и сказал:
— Спою-ка я тебе, друже, «Землянку», а ты подпевай.
Запели вполголоса. К ним присоединились женщины, и вторая часть вечера прошла теплее.
Лида уходила от Сидоровых со смутной тревогой на сердце. Николай и Галя провожали Бессоновых до троллейбусной остановки. Дорогой Владимир молчал. На настойчивые валеркины «почему» отвечал односложно.
Ночью ему не спалось. Ворочался, курил, а воспоминания лезли и лезли в голову.
…Весна выдалась в тот год ранней. В конце марта растаял снег. На лесных проталинах закачались подснежники. Чуть позднее зазеленели березы.
Лес в тех местах был дремучий. Начинался севернее Овруча, тянулся до Припяти, а за рекой опять чернели леса. Сквозь эти леса от Овруча до Хойников легла серая лента шоссейной дороги. Деревушка, в которой квартировало отделение минеров сержанта Бессонова, спряталась в лесу, километрах в трех от шоссе.
Лишь прошлой осенью выгнали отсюда оккупантов. Хотя деревушку не сожгли, но печать запустения лежала на всем. На весеннем ветру покачивались цветы, но никто не рвал их, никого они не радовали. Бурьяном заросли огороды, одичали плодовые сады, уже сгнили крыши многих домов, завалились хлева и амбары.
Обязанности у отделения были несложные, но опасные. Минеры вели наблюдение за шоссе Овруч — Хойники, берегли его от всяких неожиданностей и случайностей. Свободного времени хватало, особенно вечерами.
Через дорогу, напротив дома, в котором квартировали минеры, жил старик. Этот семидесятипятилетний дед, со спущенными книзу казацкими усами, очень походил на бандуриста, какими Владимир представлял их по иллюстрациям к «Кобзарю». Не было у этого деда лишь бандуры. Минеры ходили к нему часто, и дед рассказывал им занятные побывальщины.