— Хватит, Федя. Уже решено, и нечего об этом толковать.
Он обиделся. Плотно увязав рюкзак и пожелав Феде всего наилучшего, я зашагал к пионерлагерю. И по дороге взбрела в голову шальная мысль — не выкинешь ее, не обойдешь. Что если разыскать златокудрую красавицу и поведать, кто такой Федя и чем она ему обязана. Сам ведь он никогда не скажет, скорее провалиться сквозь землю, чем напомнит ей зимний вечер, когда она чуть не попала в общество русалок. Возможно, этим я сколько-нибудь помогу их окончательному сближению. Признаться, очень хотелось видеть Федю счастливым. А златокудрая могла сделать его таким, чуяло мое сердце.
Колебался я недолго. Через час, раздвинув заросли малинника, я очутился на полянке, которая одним краем упиралась прямо в озеро. На полянке, прижавшись спиной к дремучему лесу, поблескивала двумя маленькими окнами избушка. Возле берега чернело кострище с почерневшими камнями. Недалеко шершавый самодельный стол, а вокруг него скамейки с наглухо забитыми в землю ногами. У воды сооружены мостки, возле них покачивались на мягкой зыби две лодки, одна знакомая — голубая. Девушка лежала на мостках в купальнике и загорала. Лицо прикрыто газетой. Я смущенно кашлянул. Девушка поднялась на локтях. Увидев непрошеного гостя, вскочила на ноги, торопливо накинула халат. Смутилась она не меньше, чем я. Поздоровавшись, не знал, с чего начать. Росла неловкость, пауза затянулась. И тогда девушка спросила:
— Вы ко мне или к папе?
— К вам.
— Садитесь, — пригласила к столу.
— Спасибо. Я на минуточку, — но сел. Она пристроилась рядом, покрепче запахнула халат. Этого халата хватило бы на двух таких девушек, как она. Видимо, мать ее была солидной комплекции.
Сбивчиво поведал ей о цели своего визита. Хвалил Федю. Она слушала внимательно, искоса поглядывая на меня. Я чувствовал на себе ее цепкий, горячий зрачок.
— Вы ведь к нему пойдете? — спросил я.
— Конечно же…
— Очень прошу: не говорите о нашем разговоре. А то он будет сердиться.
— Какой он… Я и не знала. Спасибо вам, — проговорила она задумчиво и вдруг стала уверять: — Нет, нет, не беспокойтесь, я вас не выдам. Как можно! Скажите, он здесь работает?
— Тут он за отца. Работает на механическом заводе.
— А фамилия? — пророкотал чей-то бас, я вздрогнул от неожиданности. Маша весело рассмеялась и сказала:
— Папа, нельзя ли осторожней?
Только теперь заметил чуть в стороне гамак, скрытый от посторонних глаз кустом боярышника, а в гамаке — мужчину, седого, но румяного, в шелковой сетке и в пижамных брюках. Он лежал, заложив руки за голову, и как будто слушал нас.
— Как фамилия? — повторил он.
— Моя, что ли? — растерялся я.
— Нет. Того лодочника.
— Карманов.
— Федор?
— Да.
— Бузотер ваш Карманов.
— Папа!
— Что папа? Бузотер. Ласковее не могу. В цехе он у меня. Знаю.
— Папа, зачем ты нам мешаешь? Вот всегда ты так.
— Я не мешаю. Я всего лишь дал справку.
— Не нужна нам твоя справка.
Меня рассердило это бесцеремонное вторжение в наш разговор. Особенно обидно было за Федю. И я возразил:
— Послушайте, зачем же честных ребят обзывать бузотерами? Карманов — парень принципиальный, хотя и тихий. Мимо беспорядков не пройдет.
— Вот-вот, как крючок — за все цепляется. Ему-то что: отстоял положенное у станка — и трава не расти. А с тебя начальство сто шкур спустит — стоном стонешь, а тут еще эти бузотеры под ногами. Небось завоешь!
— Папа, ну что ты, право!
— Ладно, молчу. Молодой человек, посоветуйте, где разжиться червями? Душа рвется рыбачить, а черви мои пропали.
Я засмеялся: уж больно резкий был переход от одного к другому. Улыбнулась и Маша. А он что-то пробурчал недовольно, и я подумал о том, что этот старикан, должно быть, не такой-то уж плохой, как рисовал его Федя.
— У Карманова, — ответил я.
— У бузотера? Увольте! — но, поразмыслив, произнес неуверенно: — А впрочем… это даже лучше. Машенька, съезди-ка, милая, к нему. Мол, Борис Павлыч просил.
Я извинился за беспокойство и зашагал через полянку, направляясь к тропинке. Маша сказала, что эта тропинка приведет меня прямехонько к пионерлагерю. Я не успел углубиться в лес, как услышал оклик Маши. Остановился, подождал ее.
— Я хочу сказать… — почему-то замялась, теребя в руках березовый листок. Потом подняла на меня глаза и продолжала:
— Только для вас. Не было со мной такого случая, не тонула я. С кем-то он меня спутал.
— Вот оно что, — произнес я, обескураженный этим признанием. Вздохнул: значит, ошибся Федя. Жаль.