— За Бориса боитесь?
— Что вы! — смутилась она. — Я просто подумала: зачем вам такая пышная борода? Она не украшает вас.
— Но парикмахер не догадался прийти.
— Вы сами!
Андрей поморщился, потупил взгляд: ему всегда делалось больно, когда кто-нибудь напоминал о болезни. Правую руку он не мог подтянуть не только до подбородка, но и до груди. Одолевал туберкулез плечевой кости…
Андрей резко поднялся, вошел в избушку. Хотя ему вовсе не нужно было звонить на кордон, все-таки крутнул ручку, взял трубку и спросил время. Это немного охладило.
Когда он появился снова и сел на порог, Нина Петровна виновато сказала:
— Простите, я не хотела вас обидеть.
Они ушли с Борисом за ягодами. Андрей взял книгу, но не читалось. Сходил к загородке — там делать было нечего. Лег на спину и стал думать, а думы путались. Осенью поедет на операцию — чистить кость будут. Скорее бы!
Ягодники вернулись поздно, отдохнули у избушки и собрались домой. Нина Петровна спросила на прощанье:
— Вы не обидитесь, если я завтра обернусь парикмахером?
Хотелось сказать спасибо, а вырвалось другое:
— Не стоит. Лучше отпустите завтра Бориса.
— Хорошо, — задумчиво произнесла она, — наверно, я его отпущу.
А назавтра пришли оба. И как ни странно, Андрей ждал их обоих.
— Берегитесь! — весело сказала Нина Петровна. — Я принесла самое страшное для вашей бороды: ножницы и бритву.
— Вот вы, в самом деле, какие! — пробормотал Андрей. — Лишние хлопоты.
— Какие там хлопоты, я все равно в отпуске, делать мне нечего. Присаживайтесь, где удобнее. И не возражайте! Бориска! Разведи костер и согрей воды. Пока я стригу, чтоб вода была готова!
Андрей покорился. Нина Петровна, как заправский парикмахер, пощелкала ножницами, нахмурилась, сжала губы, обошла вокруг Андрея.
— Ну-с! — улыбнулась она. — Начнем!
Андрей смущенно прятал глаза.
Когда он, чисто выбритый, чувствуя непривычную легкость на щеках и подбородке, поднялся и улыбнулся благодарно, Нина Петровна посерьезнела сразу, взглянула на него с удивлением, будто увидела его впервые.
— Боже! — тихо произнесла она, прижав руки к груди. — Да вы еще совсем мальчик! Сколько же вам лет, Андрей?
— Скоро будет четверть века.
— Двадцать пять! — грустно качнула она головой. — Совсем, совсем мальчик.
С тех пор Нина Петровна частенько наведывалась к Андрею. Что-то влекло ее сюда, ему это было приятно. Однажды она пришла без Бориса. Андрей приподнял вопросительно черные брови, и она поняла, пояснила:
— Друзья сговорили на рыбалку. Просил не выпускать козочку. «Мама, говорит, пусть дядя Андрей козочку не выпускает. Завтра приду и выпустим вместе».
Косуля за это время поправилась. Хоть и не пугалась своих спасителей, а все же вела себя беспокойно: тосковала по воле.
— Ну, что ж, — согласился Андрей, — у него, пожалуй, больше прав ее выпустить, чем у меня. Подождем.
Нина Петровна присела на камень, Андрей — на свое любимое место, на порог избушки. Обхватив руками колени, Нина Петровна вглядывалась в зыбкое марево, что струилось перед соседней горой. Ветерок шевелил на висках завитки русых волос, и Андрею почему-то очень хотелось потрогать их рукой.
— Что вы так на меня смотрите, Андрей? — спросила Нина Петровна. — Я боюсь такого взгляда. Какие-то нехорошие мысли читаю в нем.
— Не знаю. Только мысли у меня самые хорошие, — Андрей привалился спиной к косяку. И захотелось ему поведать этой женщине о себе, о своей жизни. Помолчав, он тихо начал:
— Мать была больна. Я не помню: ласкала она меня когда или нет. Я ведь самый младший в семье. В войну она умерла. Мне тогда было двенадцать лет. Может, вам не интересно?
— Продолжайте, пожалуйста, прошу вас.
— И остался я один. Жить к себе взял старший брат.
…А было у Андрея три брата. Старший — Василий, молчаливый, угрюмый человек, имел большую семью — шестеро детей, мал-мала меньше. Работал на заводе, на фронт не взяли — остался по брони. Привел он в свой дом Андрея и сказал своим:
— Андрюшку не обижать!
Трудно доставалось в большой братовой семье, и не только Андрею — всем. И никогда, никто не упрекнул Андрея, что он лишний рот. Жена Василия не делала различия между ним и своими детьми.
Вскоре после войны прикатил в гости средний брат Виктор. Приехал по какому-то делу: говорил, что в командировку. Навез кучу подарков. Особенно щедр был к младшему брату. Говорил без умолку, горестно вздыхал, сочувствовал трудному житью-бытью Василия и хвастался, что сам устроился лучше. Василий слушал молча, исподлобья наблюдал за Виктором, а потом отрубил: