Спорили без особого энтузиазма и злости, не сердились друг на друга, хотя говорили много обидных слов. Спор, видимо, у них уже застарел, родился еще задолго до появления Андрея в палате.
Зиновий поначалу понравился Андрею. Казался он умным, рассудительным мужиком. Чувствуя расположение к себе нового соседа, Зиновий как-то разговорился, и сразу потерял в глазах Андрея многое. О чем только он не говорил, все говорил абсолютно правильно и нудно. Зиновий уморил Андрея. Уже засыпая, Синилов слышал приглушенный голос соседа:
— У них в жизни одна забота — деньги. Ничего святого больше нет. Вот он где еще сидит, этот проклятый пережиток капитализма. И мы должны беречь от него наших советских людей.
Семен по натуре был человеком веселым, общительным, и пусть не во всем соглашался с ним Андрей, а все же с разбитным шофером было интереснее, не кидало в сон.
В пылу спора Семен однажды, усмехнувшись, сказал о Зиновии, как об отсутствующем:
— Вот лежим вместе второй месяц, и второй месяц он все толчет одно и то же. Чудак! Мне его речи и слушать неохота и, каюсь, после них хочется делать наоборот, ей-богу. И, по-моему, Андрей, все члены профсоюза на его заводе дышат сейчас вольготно: слава богу, некому прописи читать.
— Собака лает, ветер носит, — мрачно отозвался Зиновий.
— Нет, в самом деле, — словно не слыша реплики, продолжал Семен, обращаясь к Андрею, — уж очень он, наш Зиновий, любит канитель заводить, даже тараканы дохнут. Правда, Андрей?
— Есть немного, — засмеялся Андрей. Зиновий демонстративно отвернулся. Колечкин подмигнул Андрею:
— По моему разумению, и жена через это из терпения вышла.
— Замолчи, Колечкин! Лишаю тебя слова! — простонал Зиновий. — Не трожь мою жену.
— Не буду, — охотно согласился Семен, а при случае поведал Андрею на ухо: «Это она его шваркнула по загривку, он и скатился с лестницы кубарем. И видишь, какой ущерб — перелом берцовой кости, хромой теперь будет».
У кого что болит, тот о том и говорит. Всякий, кто приходил к Андреевой койке, обязательно говорил о своем недуге. Молчал один Котов, и молчание его было непонятным. Какая беда с ним стряслась, не говорил, а разговор на эту тему ловко уводил в сторону. «Наверно, так и было, как рассказывал Семен, — думал Андрей, — ко всем приходят посетители, а к Котову жена ни разу не пришла». Была, правда, делегация из завкома: принесли Зиновию цветы. Они потом неделю сохли на тумбочке, распространяя вокруг терпкий запах. Зиновий растрогался, жалобно благодарил пришедших: одного хмурого гражданина и двух краснощеких девушек. А прошло волнение, Зиновий вдруг вспомнил какие-то незавершенные дела, оставленные им, воодушевился, перешел на более общие материи, чем сразу привел всю делегацию в уныние. Хмурый гражданин тоскливо поглядывал на дверь, а девушки косили озорные глаза на Семена. Тот подмигнул им и состроил из пальцев чертика. Девушки прыснули в ладони, посмотрели на Котова, снова сделали постные мины. И если посетители не смели прервать разошедшегося Зиновия, то на выручку им пришел Семен.
— Между прочим, — сказал он Зиновию, — ты им это накатай в письменном виде, потом к делу пришьешь. Честно советую. А то девушки на свидание торопятся.
Делегация прямо-таки ожила, торопливо попрощалась с Зиновием и поспешила к выходу. Хмурый гражданин даже опасливо оглянулся: боялся, как бы его не вернули, а девушки состроили Семену глазки. Он послал им воздушный поцелуй.
К Семену тоже никто не приходил, но передачи он получал почти каждый день.
— У меня друзей полгорода, — хвастал Семен, — не забывают. А старушке-матери чего тащиться в такую даль? Живу-то я в Заречье.
У Андрея не было знакомых в городе, никого он не ждал.
Разве Нина Петровна нагрянет ненароком? Навряд ли! Писем тоже не было. Лишь спустя месяц дал о себе знать Борис. Обрадовался его каракулям Андрей несказанно. Ничего особенного Борис не писал: учится в пятом классе, погода холодная, на Егозе уже снег, а мать посылает привет.
Весь тот день Андрей пролежал молча. Зиновий ему надоел. Видимо, чувствуя это, тот тоже не вступал в разговор.
Семен целыми днями где-то пропадал: бродил, наверно, по коридору или сидел в комнате отдыха. Гипс с руки уже сняли и со дня на день Семена должны были выписать.
В то утро Семен, позавтракав, запахнул халат и подмигнул Андрею: кому что, а мне, мол, походить надо. Андрея это даже устраивало — никто не мешал читать. Чтением увлекся сразу и не заметил, как появился Семен. Легонько вытянув у Андрея книжку, сказал, улыбаясь:
— Готовься, браток, к тебе карие очи сейчас пожалуют.