— Пей, пей! — подбадривал Семен Андрея. — Что ты как красная девица?
Андрей прижмурился и пригубил стакан. Во рту все обожгло, сперло дыхание.
— Не дыши! — крикнул Семен.
Как ни противно было, Андрей все-таки выпил до дна. Семен совал ему в рот капусту и добродушно улыбался:
— Слабоват, оказывается.
— Да не пил я ее никогда.
— Птенец, а я-то думал про тебя лучше.
Захмелел Андрей сразу. Стало приятно и тепло. Постоянная боль в руке утихомирилась. В голове зашумело. Андрей блаженно улыбался, и думалось ему, что Семен распрекрасный товарищ. Хотелось даже поцеловать его или по-дружески потеребить за чудесный чуб. А Семен между тем налил себе еще — также залпом выпил. Копаясь вилкой в капусте, спросил:
— Так ты, стало быть, слесарь?
— Чисто работал! Мастер Иван Митрич, бывало, говорил: ты, Синилов, навроде как профессор своего дела, — похвастался Андрей. — Рука заживет, доктор обещал.
— Но слесарить тебе, конечно, не придется больше?
— Почему? Придется.
— А то бы я тебя на первых порах мог к нам в гараж определить. Начальник у меня — свой человек.
— А что — я пойду! Чего не пойти? Пойду.
— Потом бы к шоферской работе пригляделся, подучился малость — и пошел!
— Учиться — у меня мечта! Читать люблю до смерти. Поверишь ли…
— Обожди, — поморщился Семен. — Не люблю я этого, вот как не люблю, — он провел пальцем по горлу. — Дураки всю жизнь учатся, дураками и помирают. А я жить хочу, я не дурак. Понимаешь — жить на широкую ногу. Меня опять на «Победу» ставили. Дудки! «Буйвол» взял. Милое дело! Был вот нынче в командировке, думаешь, с пустыми руками приехал? Семен Колечкин дело знает, будь здоров! Весной на посевную махну, осенью на уборку. Я честно делаю, не думай. Пустой машину не гоню. Пойдем к нам в гараж. Я тебя научу. Со мной не пропадешь.
— И пойдем! — захлебнулся от нежности Андрей. — Эх, дружище Семен! Человечище ты! — и полез к Колечкину целоваться.
А тот отмахивался, смеясь:
— Брось ты, дуролом! Тысячи нежностей. Баба ты, ей-богу!
…Утром Андрею было мучительно стыдно за свое поведение у Колечкина. Трещала голова, а тело было как после парки. Тетя Нюра качала головой:
— Мыслимое ли дело так себя изводить? Да ты еще больной. Пожалел бы себя.
Андрей отводил глаза в сторону, уши у него пылали от стыда.
— Ты уж, сынок, воздержись, право дело. Я тебе от чистого сердца советую. Не славно это.
Неделю Андрей не выходил из дома. Читал. Потом ходил в больницу. День выдался теплый, таял снег, бежали ручьи, в воздухе висел весенний перезвон. Конец марта. И захотелось Андрею прогуляться по городу, по самому центру, поглазеть на людей, на красивые здания.
Возле гостиницы «Южный Урал» встретил Семена Колечкина в компании приятелей. Семен был основательно выпивши, обрадовался Андрею, познакомил с товарищами и потянул в ресторан. Отнекивался Андрей, сколько мог. Но их было шестеро, а он один. Не устоял.
Компания шумно ввалилась в вестибюль гостиницы, столпились у гардероба. Андрея окликнули. Кто бы? В этом большом многолюдном городе у него знакомых не было. Наверное, показалось. Но его снова позвал знакомый женский голос.
— Чего ты не раздеваешься, голова два уха! — накинулся Семен. Андрей не слушал его, оглянулся. Глазам не поверил своим: у окна стояла Нина Петровна и улыбалась. Не скоро узнаешь: такая нарядная в зимнем пальто с черным каракулевым воротником, в пуховой шали, в ботах. А глаза прежние — темные, как смородины, с затаенной печалью, с невысказанными желаниями. Пухлые губы, подбородок с нежной ямочкой. Семен потянул за рукав:
— Кто это?
— Погоди!
— Хороша, ей-богу. Сок с молоком.
— Брось трепаться! — окрысился Андрей.
Колечкин только свистнул от изумления:
— Ого! У тебя и коготки есть!
Андрей шагнул к Нине Петровне. Она весело прищурилась, словно бы прицениваясь: тот это Андрей или другой, можно с ним вести себя так же откровенно и по-дружески, как на Егозе, или нельзя. Заметила на похудевшем лице волнение, прочла в глазах неподдельную радость, потянулась навстречу ему. Встали друг перед другом, улыбаются и молчат. «Похорошела, — думал Андрей, — даже помолодела, морщинки расправились».
— Торопись, Андрей, а то на буксир возьмем! — крикнул Колечкин.
У Синилова потухла улыбка, взбухли желваки.
— Идемте на улицу, — сказал Андрей Нине Петровне. — Эти друзья действуют на нервы.
Она повиновалась, спросила:
— Кто они?
— Пятерых вижу впервые, а с одним в больнице лежал. Ну их! Но как вы сюда попали?