Гедалио до хруста сжал пальцы, и стон вырвался у него из груди.
— Ты что, Гедалио? — тревожно спросил сосед.
— Подлец! — прошептал Гедалио. — Я его разыщу, я его отправлю к праотцам!
И Гедалио стал выбираться из толпы, в нем клокотала каждая кровинка. Сосед, давший газету, что-то шепнул своему товарищу и последовал за Гедалио. Парня одного оставлять нельзя, он может натворить такого, что потом не расхлебать.
А Гедалио жгли горькие мысли. Что скажет Ната? Она с презрением отвернется от него. А дядя? Принял он Гедалио радушно, по-родственному. И такое наговорить на хороших людей! Нет! Гедалио все ему объяснит. Дядя должен понять, он обязательно поймет. Надо немедленно ехать к нему.
Гедалио заметил возле себя товарища, догадался, почему он здесь. И смягчился, пожал ему руку и проникновенно сказал:
— Спасибо, друг! Ты за меня не бойся. Иди туда, к ребятам. Мне надо побыть одному, собраться с мыслями. Нет, нет, не бойся, я ничего не сделаю, хотя не ручаюсь за себя, если встречу этого недоноска Сильвио. Но я его не встречу сегодня. Знаю точно.
Семена Николаевича и Нюси дома не оказалось. Ушли не то в гости, не то прогуляться. Людмила Ивановна собрала ему поужинать. Но он сел на диван, повесил голову. Напряженно думал, стараясь оценить происшедшее. И не скоро сообразил, что его приглашают к столу. Гедалио посмотрел на Людмилу Ивановну отсутствующим взглядом. Она озабоченно спросила:
— Заболел, сынок?
— Нет, — покачал головой Гедалио. Людмила Ивановна села рядом, положила ладонь на его лоб.
— Сейчас примешь таблетку и ложись, — сказала она и проворно достала из буфета чашечку и таблетку. Как ни отказывался Гедалио, пришлось уступить. Потом он рассказал Людмиле Ивановне все начистоту. Она выслушала внимательно и сказала:
— Господи, а я уж и подумать не знала на что. Ничего серьезного.
Гедалио взглянул на нее удивленно: как ничего серьезного? Разве это не серьезно?
— Не думай ты об этом. Они все у вас там разбойники, эти корреспонденты. Кто об этом не знает? Тебе следовало быть осмотрительнее, не доверяться.
— Так вы меня не ругаете?
— За что же тебя ругать-то, сынок?
Гедалио был благодарен Людмиле Ивановне, но все еще тревожился, а вдруг Семен Николаевич воспримет по-другому? Но и Семен Николаевич, выслушав Гедалио, не расстроился:
— Собака лает, ветер носит. Брехать они умеют, выучка у них блестящая. Лишь бы не повредило тебе это.
— Мне не повредит.
— А раз так, забудем об этом.
Гедалио остался ночевать у Алпатьевых. С Семеном Николаевичем они засиделись допоздна.
— Дорога к правде — трудная дорога, — говорил Семен Николаевич. — Мучительная, я бы сказал. Семья у нас была небольшая, бедная, даром что отец был дворянином. Помню, когда посватался за Машу твой отец, наши старики обрадовались. Еще бы! Породниться с таким знатным родом, как Нисские, великой честью было. А тут грянула революция. И хотя ничего у нас, кроме долгов, не оставалось, все прожили, терять-то, собственно, нечего было, но вот, поди ты, прокляли мои старики революцию! Я мальчишкой был, безусым реалистом, ничего не соображал. Отец вскоре умер, и остались мы с матерью вдвоем. Нелегко, конечно, пришлось. Подрос, на завод пошел. Гордость, дворянская гордость, а есть надо. Так и наладилась потихоньку жизнь. Доучивался, когда мне было уже под тридцать. Тогда я уже знал правду жизни, удивлялся: как могли жить люди иначе?..
Проснулся Гедалио поздно и решил сегодня никуда не ходить. Надо устроить себе передышку.
Вскоре появилась Ната. Ей открыла Людмила Ивановна и провела в комнату, где Гедалио на четвереньках возил Нюсю. Девочка звонко смеялась.
Ната крайне удивилась, увидев Гедалио беззаботным, веселым. Она-то волновалась за него. Поехала сегодня в гостиницу, все там узнала и со всех ног кинулась к Алпатьевым. Она думала, что Гедалио кипит от гнева, а ему хоть бы что!
Он смутился, когда она спросила, что же он намерен предпринять.
— Поколочу Сильвио, — мрачно ответил он.
— Выдумал! Что это изменит? Покажи газету.
— Бросил там, на плацу, — сказал Гедалио.
— Эх ты, — упрекнула его Ната. — Собирайся поедем. Нельзя это так оставлять.
Удивительная девушка, эта Ната. Сильвио он все равно поколотит, не здесь, конечно, а на пути домой: пусть мотает себе на ус. Но что можно было еще сделать, он не представлял. Да и зачем?
— Как ты в толк не возьмешь? — удивилась она. — Разве можно давать спуску лжецам? Они же в твоей Аргентине головы людям морочат. Ты не о себе только думай!