– Оставайся у меня, будем спать вместе, ведь ты меня не стесняешься?
Я улыбнулась. Я не стеснялась своего тела, раздеться перед Линой для меня было мелочью, да и она, думаю, придерживалась такого же мнения. Встав с кровати, я пошла на кухню, нарезала сыр и принесла на тарелке, Лина уже разливала шампанское по бокалам.
Первые три бокала мы держались нормально, я помню легкий румянец на ее щеках, растрепанные волосы, она что-то пела, громко смеялась и я смеялась ей в ответ. Потом стало жарко, она расстегнула блузку, а я от прилива легкого алкоголя и вовсе осмелела, я сняла свою футболку, оставшись в бюстгальтере. Мы над чем-то смеялись, шутили, обсуждали кого-то, я не помню. Лина включила музыку, мы прыгали на ее кровати, дрались подушками, что перья летели по всему дому. За окном уже была ночь, а мы бодрые бегали по квартире, прятались друг от друга, веселились.
Вдруг Лина осушила бутылку и запела, неумело, хрипло, но пела. Я стала подвывать ей, этот вопль стал слышен по всей квартире. Я чувствовала себя живой, готовой писать книги, романы, совершать безумные поступки. В моем теле была такая легкость, мне казалось, я смогу взлететь, приземлиться на одно из тех облаков, что были видны в эту лунную ночь. Я смотрела на растрепанную, потную Лину, как она прыгала с подушки на подушку, улыбалась и не понимала, почему этот человек стал моим другом. Я была ей безумно благодарна.
Потом мы устали и просто упали. Я упала на кровать, не чувствуя в себе сил даже пошевелиться, каждая клеточка моего тела молила об отдыхе, а Лина на прохладный пол. Стало так тихо, только Луна светила из большого окна, напоминая людям о том, что ночь – время священное, интимное. Я лежала и смотрела в окна напротив стоящего дома. Сотни людей занимаются своими делами, сотни людей спят, предаются любви, плачут, смеются. Многие из тех же людей решают, что сегодня их последняя ночь, умирают, рождаются вновь. Я посмотрела на Лину и улыбнулась. Ее глаза были закрыты.
– Спасибо, – тихо прошептала я, не надеясь услышать ответа.
Его и не было. Только я стала проваливаться в сон, как Лина спросила:
– Почему ты не опубликовываешь свои работы?
Я промолчала пару секунд, якобы размышляя, но ответ я знала давно.
– Нету случая.
– Как это случая?
– Ну, понимаешь, мало написать книгу, ведь ее нужно чтобы кто-то читал, иначе зачем это все? Чтобы люди читали книгу, нужен случай, событие. Все известные писатели писали о каком-то историческом событии, о каком-то важном моменте, о случае, поэтому люди и читали их. Раньше была война и люди читали про войну, потому что понимали писателя, понимали его чувства, был голод и разруха, люди переживали это вместе с героями книг. Людям нравится видеть людей, которым хуже их, которые обречены. Поэтому мне нужен случай.
Лина молчала и я поняла, что она думает о моих словах. Я улыбнулась, ведь меня о таком еще никто не спрашивал. Я стала писать втайне от родителей, пыталась публиковать свои работы, но у меня мало что выходило. Потому что кому нужно читать повседневность. Сейчас в мире все стабильно, спокойно, гладко, люди живут в привычном ритме, каждый в своем мире, в своих серых буднях. И когда человек покупает книгу, он желает вырваться из действительности, хотя бы сознанием перенестись в мир драконов, в мир чудес и сказок, обрести крылья хотя бы там, в другом мире. Но разве захочет серый человек читать серую книгу о серых вещах? Нужен случай.
– Надеюсь, у тебя все получится, – она прошептала, – хотела бы я быть такой же сильной, как и ты.
– Сильной? О чем ты говоришь? Если бы не ты, я бы так и грызла эти карандаши в аудитории.
Она тихо посмеялась, вспомнив нашу встречу.
– Мне кажется, хотеть быть писателем очень благородно. Ты будешь писать истории, чему-то учить людей, вдохновлять кого-то, – она посмотрела в темный угол комнаты, где стоял мольберт, – мои работы никому не нужны, их никто не понимает.
– Брось, все приходит с опытом. Неужели ты не хочешь, чтобы и твои картины оценили?
– Я очень мечтаю об этом, но, к сожалению, люди не могут видеть того, что вижу я. Они не видят музыку, а все преподаватели говорят нарисовать что-то материальное, чтобы людям было понятно. А я иногда смотрю на того же Ван Гога, я считаю его гением своей эпохи, но разве могу я стать такой же как он, приблизиться к искусству хоть чуть-чуть?
Мне стало тяжело говорить, веки предательски наливались. Княгиня Сна уносила меня в свои чертоги, звала и манила погрузиться в небытие.