Мерцание, вначале довольно медленное, ускорялось, блокируя все большую часть поля зрения и создавая знакомые узоры: подвижные радужные геометрические фигуры, которые дергались и перемещались, открывая окна в незнакомые измерения. «Не теперь! — молил он в душе. — Я не хочу сейчас отправляться в путешествие!» Эти расстройства зрения были знакомы ему с детства. Они случались с ним с промежутками от трех месяцев до нескольких дней — в зависимости от стрессов, — обычно предвосхищаемые ощущением удовлетворения. Когда эйфория проходила, появлялись мигающие зигзаги в поле зрения правого глаза, влекущие за собой необъяснимые, пугающие путешествия в прошлое. Сознание, что такое путешествие длится ничтожную долю секунды действительного времени и что это должно быть каким-то фокусом памяти, не приносило облегчения, поскольку заново переживаемые сцены, как правило, не были приятными. Они касались фрагментов жизни, о которых он охотно забыл бы, моментов критических. Нетрудно было догадаться, какой кошмар будет следующим. Когда автомобиль остановился перед его домом, Бретон был уже совершенно слеп на правый глаз; распростертый перед ним прекрасный цветной занавес, дрожащий, текучий, сотканный из светящихся геометрических фигур, не давал возможности что-либо увидеть. Он уговорил Хетти, чтобы она не выходила из машины, помахал ей рукой, когда она отъезжала, и начал отпирать парадную дверь. Оказавшись в доме, он быстро прошел в столовую и сел в глубокое кресло. Мерцание достигло высшей точки; это означало, что вот-вот наступит момент неистовства, когда Земля исчезнет и начнется путешествие бог-знает-куда. Бретон ждал. Поле зрения правого глаза начало очищаться, а он сидел в напряжении и смотрел, как комната уплывает, деформируется, приобретая странные перспективы. Тягостно, безвольно переступаемый порог…
Кэт удалялась по улице, шагая мимо ярко освещенных витрин магазинов. Закутанная в серебристую шаль, в воздушном платье, с длинными ногами, которые благодаря туфелькам на шпильках казались еще более стройными, она выглядела как классическая подружка гангстера из криминального фильма. В ярких полосах света, бивших из витрин, ее силуэт вырисовывался в его сознании четко, как драгоценный камень, и тогда Бретон, ощущая, что что-то здесь не в порядке, заметил позади нее на середине улицы, буквально на проезжей части ее, там, где никогда ничего не росло, три дерева. Это были вязы, почти совершенно сбросившие листву, и что-то в расположении их ветвей наполнило его неприязнью и отвращением. В то же время их стволы, как он убедился, были нематериальны — фары автомобилей просвечивали их насквозь.
Эта группа деревьев будила в нем страх, но одновременно и странно притягивала его.
И все это время Кэт удалялась, а внутренний голос говорил ему, что он не должен отпускать ее в таком виде ночью в город. Он боролся с этой мыслью, пока не повернул и не пошел в противоположном направлении, охваченный отвращением к самому себе, тихо бормоча проклятия…
Ощущение болезненной безмерности, перемещение плоскостей и параллаксов, невообразимые перемещения, в которых кривизна пространства-времени осциллирует между негативом и позитивом, а в середине зияет бесконечность — магическая, обманчивая, могущественная…
Вцепившись в поручни кресла, Бретон судорожно сжимал их, пока отзвук его дыхания не утонул в тишине комнаты. Тогда он поднялся, подошел к камину, завел старые часы в дубовом корпусе и ощутил в своей руке тяжелый холодный ключ, холодный и материальный. За окнами снова начал падать снег — маленькими пушистыми хлопьями, а автомобили, как призраки, мелькали в просветах за деревьями. Тяжелые, коричневые тени заполнили дом.
Потом он пошел на кухню, и, пока варил себе кофе его разум медленно пробуждался от того состояния оцепе нения, которое всегда вызывало в нем путешествие во времени. Наступающий обычно после путешествия отлив энергии, хотя был хорошо знаком ему, на этот раз, однако, приобрел значительно более острую форму. Ожидая, когда закипит вода, Бретон с опозданием осознал, что во многих отношениях это путешествие было другим — речь шла прежде всего об элементе фантазии. Эти вязы, растущие посреди Четырнадцатой улицы, удивили его, но не только: в их воздействии на него было нечто большее, нежели сознание, что они здесь совершенно не на месте; они казались прозрачными, как картинки, отброшенные на какой-то реальный фон — и, однако, обтрепанный свод их крон был действительным. Он уже видел его где-то, и свод этот что-то обозначал — но что?
Поставив кофе отстаиваться, он открыл холодильник и убедился, что там нет ни молока, ни сливок. Его желудок подступил к самому горлу при одной мысли о черном кофе, но поиски в пустой кухне выявили, что единственной, кроме кофе, жидкостью является уксус в банке из-под пикулей, где, словно в микстуре, плавали какие-то хлопья. Бретон налил себе черного напитка, над поверхностью которого вились плоские серые спирали пара, и вернулся в столовую. Отхлебнув кофе, он старался сосредоточиться на своих личных делах, но комнату заполнил полумрак, и Бретон почувствовал себя измученным. Оказалось, что недельное лечение и отдых — это слишком мало, чтобы компенсировать потери, понесенные им за период долгого пьянства.