– Просто не кури здесь, – сказал я. – Ещё раз попробуешь – я топор возьму и голову тебе расколю.
– Я нервничаю, – объявил Щепа. – Менты у меня были. Вчера. Тебя искали.
– Меня? – спросил я. – Зачем?
– Не знаю, – сказал Щепа с ненавистью. – Тебе виднее. Но менты серьёзные. Взрослые мужики с пистолетами.
– А почему к тебе пришли?
– Потому что ты у меня был прописан.
– Так я выписался давно.
Щепа задрожал.
– Но отметка осталась! – крикнул он. – Ты у меня двенадцать лет был прописан! Теперь они приходят и про тебя спрашивают. Имя твоё знают, и фамилию.
– Что за менты? – спросил я. – Павловские?
– Нет. Вроде московские. – Щепа гневно подкинулся. – Какая разница? Они мне весь день испортили! У меня – семинар на дому, йони-массаж, клиентка голая сидит, и сам я – тоже… Разгар работы… Выхожу в халате, а тут – двое с удостоверениями! А кто ты такой, а чем занимаешься, а паспорт покажи, а где твой друг Ильин Антип Иосифович? Я говорю: он мне не друг, дальний родственник, был прописан, потом уехал, куда – не знаю, давно его не видел, и видеть не хочу. Сидим на кухне. А клиентка моя из спальни мне сообщение на телефон пишет – ну где ты, я готова уже… Потом один из ментов пошёл в ванную, руки помыть, – а в ванной у меня лежит шлифовальная машина, моя собственная, недавно купил. Японская. Хорошая вещь. Мент выходит, машину выносит и мне подмигивает. Деревом, говорит, увлекаешься? Я тоже, говорит, увлекался в детстве, шкатулки резные делал, маме дарил на 8 Марта… А сам оглядывается, осматривается, не верит мне…
– Погоди, – сказал я. – Ты их фамилии записал?
– Нет.
– Они же показали удостоверения. Мог бы записать.
Щепа снова затрясся весь, лицо прыгнуло.
– Жить меня учишь? Сам подставил, а теперь ещё у тебя претензии?
– Я тебя не подставил.
– Добро! – весело сказал Щепа. – Значит, в следующий раз, когда они придут, – я молчать не буду.
Спор наш прервал Читарь; всё это время он стоял у окна и смотрел на белый джип.
– Дай ключи, – сказал он Щепе.
– Что?
– Ключи от машины дай. Прокатиться хочу. Триста лошадей! Такую мощь никогда не пробовал.
Щепа посмотрел на него с тоской.
– Господи, – сказал он, – вы оба сумасшедшие. Вообще, полностью. Психи клинические. – Он протянул Читарю ключи. – Не улети в овраг.
Читарь ухватил ключи и вышел, блестя глазами.
Возможно, он не расслышал ни одного слова из нашего нервного разговора, пропустил мимо ушей всех ментов с пистолетами, – или расслышал, но не придал никакого значения.
Заревел за окном двигатель белого джипа.
Мы с Щепой остались вдвоём.
Я подумал – и рассказал ему всё: как вломился к Ворошилову, как забрал голову, как он умер, и что я намерен делать дальше. И даже предложил ему спуститься в подвал.
– Ни в коем случае, – ответил Щепа. – Я не хочу ничего видеть, не хочу ничего знать. Вас всё равно поймают. И я тоже попаду под замес. – Он горестно махнул ладонью. – Столько сил потрачено, чтоб от вас сбежать, – а хрен там, не сбежишь. Раньше я вас просто ненавидел – а сейчас даже и ненавидеть устал. Нет такого слова, чтоб объяснить моё к вам отношение.
Я не дурак, я действовал очень осторожно.
Я провёл много месяцев в блужданиях по интернету.
Нашёл на острове Цейлон несколько коммерческих предприятий, продающих древесину ценных пород.
У них было всё: эбеновое, сандаловое дерево, заготовки любых размеров.
Килограмм стоил от пяти до тридцати тысяч долларов, цена сильно варьировалась в зависимости от размера заготовки.
Мне было нужно много материала, и необработанного: в идеале – очищенное от коры целое бревно с диаметром ствола не менее сорока сантиметров.
У меня был очень дорогой, редкий, эксклюзивный заказ огромной стоимости.
И я, желая снизить цену, пошёл дальше: изучил карту острова Цейлон и сумел, опять же посредством поиска в Сети, перепрыгнуть через головы торговцев и найти самих лесопильщиков, крестьян, древоделов – тех, кто живёт в цейлонских лесах всю жизнь и знает, где и какое дерево можно срубить и продать.
Ведь если в России всегда были и есть древоделы – то такие же были и есть на Цейлоне.
Теоретически почти все леса острова считались заповедниками и национальными парками. Для вырубки драгоценных деревьев требовалось разрешение властей и контроль с их стороны. Но практически – если в моём лесу, где жили мои деды и отцы, и где я сам живу, выросло дерево, которое можно срубить и дорого продать, – однажды я срублю его и продам, не спрашивая разрешения государства.
И вот со мной на связь вышел некий господин Саванди, подтвердивший, что он готов поставлять дерево ценных пород по цене значительно ниже, чем у перекупщиков.