Она перечитала письмо трижды, тут же, у кульмана, впитывая глазами непривычные извивы его жёсткого, с обратным наклоном почерка и стараясь по возможности не показать лицом своего внезапного удивления или какого-либо переживания. Она просто вполне по-деловому кивнула, призывая вручителя обождать, и тут же принялась писать ответ, тем же самым карандашом, каким вычерчивала свой секретный узелок, думая о том, что, так, наверное, поступали господа из прошлых веков, посылая кучера с посланием к княгине, чтобы непременно «быть у них на балу в четверьг осьмнадцатого к вечеру».
Написав, протянула помощнику и нейтрально отвернулась, с усилием продемонстрировав своё якобы равнодушие к происходящему. Тот сунул письмо в карман, негромко попрощался и быстро испарился. Собственно, сам он в этой ситуации был всего лишь дежурным исполнителем хозяйского поручения. Никто ничего не понял, помощника этого в КБ не знали, до этого дня его никто здесь не видал. У неё слегка дрожали колени, но она собралась, сумела быстро унять в себе эту дрожь и начала заново оттачивать испорченный писанием грифель. Хотелось чего-то особенного, на душе было тревожно, но тревога та не была обычной, скорее, она напоминала предстартовую дрожь перед забегом, когда знаешь, что точно победишь. Или проиграешь – смотря как оценивать. И тогда она придумала, что непременно купит сегодня в кабэшном буфете банку камчатских крабов, бутылку пузыристого сидра, два шоколадных мороженных батончика в вафлях и устроит себе пир на одного, верней, на одну, на самою себя, в предвкушении этой сладкой, в самом скором времени предстоящей ей неизвестности.
Евгения Цинк писала:
«Уважаемый Павел Сергеевич, я благодарю Вас за Ваше письмо, которое – не стану этого скрывать – пришлось мне по сердцу. Вы правильно угадали, я на самом деле обратила на Вас внимание, когда Вы появились у нас в КБ, и поэтому извиняться Вам не за что, даже наоборот, я хочу ответить Вам признательностью и сказать, что Вы, безусловно, вправе рассчитывать на мою взаимность, не думая ни о каком шансе. Этот шанс Вам просто не нужен, потому что можете считать, что уже сейчас имеете моё согласие. Правда, пока сама не знаю, на что: надеюсь, вы сообщите мне об этом при встрече. И, конечно же, звоните в любое время, я буду ждать вашего звонка. Спасибо… Евгения Цинк»
Он позвонил на другой день, после обеда. Решил, что раньше не следует, нужно дать ей какое-то время обдумать решение, чтобы почти безрассудное и довольно двусмысленное положение, в которое он ставит обоих, в итоге не завершилось конфузом с обеих же сторон. Сам он к тому дню уже не сомневался в том, что она – его, хоть и удивлялся своей легкомысленности, ни с того ни с сего затащившей его на последнем излёте мужских лет в романтическую и для самого же себя малообъяснимую историю.
8
Женщины у него были всегда, хотя жизнь никогда не складывалась гладко и стабильно, соответствуя должным правилам и удобопонятным законам. Девять лет, из которых три стали почти невыносимыми, а шесть – едва терпимыми, не минули просто так, не оставив после себя следа в смысле отношений с женщинами. В шарашке той было всякое, включая самое невозможное, от рыхлой полнотелой девицы, уборщицы условной научной лаборатории, до сильно немолодой вохровки, пользовавшейся его мужским застоем согласно своему личному плану. Он терпел. Да и куда было деваться, плоть требовала своего, иные же варианты просто не существовали. Правда, произошёл, помимо разовых убогих случек, один короткий роман, если так позволительно обозначить то, что пару-тройку раз происходило впопыхах между ним, внелагерным зэком, и женой его товарища, сделавшейся вдовой в середине срока отбывания мужа-конструктора.
Редкие свидания, что время от времени полагались его почти однофамильцу, тоже Павлу, но только Цареву, этническому болгарину, ставшему покойником, перешли на него по случайности и раздолбайству администрации. И так было, кажется, трижды – до тех пор, пока всё не вышло наружу. В какой-то момент, ещё при живом Цареве, он и она просто пересеклись взглядами и всё друг про друга поняли. Она приехала через полгода после смерти мужа, сказала, к Царёву, надеясь на чудо. Её помнили, фамилия тоже, вроде бы, сошлась, смерть же одного из шарашников, в отличие от наглядной жизни здравствующего, в памяти не отложилась. К ней, прибывшей «жене», Павла Сергеевича и завели, толком всё не проверив и предоставив по обыкновению дежурные полчаса. Чудо, какое она себе придумала, и случилось, но лишь с разницей в оценке сторонами самой ситуации: она была, наверное, тайно влюблена, по крайней мере, на что-то рассчитывала и явно симпатизировала этому сильному и умному однофамильцу покойного мужа. Уже тогда предчувствовала, что он человек уникальный, к тому же была в курсе ещё и от Царева относительно масштаба его личности. Ему же просто страшно хотелось женщину, любую, с воли, но только не вохровку, не эту подлую суку с нежеланным, но порой до зубовного скрежета необходимым ему телом.