Несколько минут он не замечал того, что происходит в салоне, хотя сидел напротив застекленной перегородки. Потом его внимание привлекла Эва, искавшая перо.
Не найдя его, она направилась к конторке и задела платьем ноги стрелочника.
Эва была тех же лет, что Анриетта, но между ними не было ничего общего ни в манере держаться и говорить, ни в одежде, и Малуэн безрадостно подумал о голубом плаще.
— Дайте ручку и чернила.
— Сейчас, мисс Митчел.
Он проследил за нею взглядом и, когда она вернулась в салон, заметил подавленную женщину в черном костюме — такой же мог быть и на Анриетте.
Английского Малуэн не знал. Эва усадила м-с Браун за круглый столик и стала диктовать:
«Просьба к Питту Брауну…»
Малуэн с удивлением услышал французские слова, но мисс Митчел тут же с раздраженным жестом снова заговорила по-английски, через силу сдерживая злость.
Дважды она показала м-с Браун, как пишутся слова, а та опускала голову.
В конце концов Эва отстранила женщину, заняла ее место и сама стала составлять текст, произнося вслух слова, которые писала:
— «Просьба к Питту Брауну во что бы то ни стало связаться со своей женой, Дьепп, отель „Ньюхейвен“.
Малуэн долго смотрел на них, ничего не понимая: голова у него работала медленно. Когда же до него дошел смысл происходящего, он так и впился глазами в женщину в черном костюме.
Она, видимо, проплакала всю ночь: нос у нее покраснел, веки припухли. Малуэн по-прежнему сравнивал ее со своей дочерью и подметил стоптанные каблучки, медальон, видневшийся в вырезе блузки, непокорные, как у Анриетты, волосы.
Затем на лестнице послышались шаги, но появился не инспектор, а старый Митчел. Он поздоровался с г-жой Дюпре — он обычно со всеми здоровался — и вошел в столовую, куда тут же побежал Жермен.
Только сев за стол, Митчел заметил в салоне Эву и г-жу Браун, но сделал вид, что его это не касается, и распорядился насчет завтрака.
Эва вторично, не извинившись, задела Малуэна и протянула над конторкой лист бумаги:
— Отправьте это объявление в газеты Дьеппа. За мой счет.
Она подошла к отцу, поцеловала его в висок и, стоя, заговорила:
— Жермен, разбудите господина Молиссона и скажите, что его ждут.
Малуэн оставался бесстрастен, ни на что не реагировал, словно лишившись присущей людям способности волноваться. Он мог бы до вечера просидеть вот так, не двигаясь, на краешке плетеного кресла, и, глядя на него, никто бы не подумал, что столь упорно разыскиваемый чемодан стоит у его ног и что он только что убил человека, к которому обращалась м-с Браун в объявлении.
Появилась уборщица с ведром, тряпкой и щеткой и принялась мыть в холле пол.
— Простите за беспокойство, — сказала она, — вам придется на минуту поднять ноги.
Дома, когда убирали кухню, он точно так же держал ноги на весу, пока под ним проведут тряпкой.
В столовую вошел Жермен с подносом, где стоял завтрак мистера Митчела — яичница с беконом, кружочки масла на хрустальном блюдце, горшочки с вареньем.
Проходя мимо, он рассеянно скользнул глазами по Малуэну, отметив только фуражку железнодорожника.
М-с Браун в салоне забилась в кресло и, казалось, ждала новых указаний Эвы, чтобы продолжать жить.
Митчел завтракал. Дочь его, стоя в солнечных лучах, проникавших сквозь грязные окна, наверняка рассказывала отцу, что сделала сегодня утром, а инспектор брился в это время у себя в номере.
Малуэн сидел, как в вокзальном зале ожидания. Он мог уйти: никто бы ему не помешал. Мог унести чемодан, сесть в поезд, потом в другой, приехать в любой город, зайти в любой банк и обменять банкноты.
Достаточно было протянуть руку, поднять чемодан и выйти на солнце.
Он мог даже оставить чемодан на месте, где тот, возможно, пролежал бы день-два, пока прислуге не пришло бы в голову заглянуть внутрь.
Хозяйка за конторкой говорила по телефону:
— Алло! Да, Браун. «Б» — «Бернар», «р» — «Робер»…
Она диктовала объявление слово в слово.
— Появится в вечернем выпуске?.. Скажите, пожалуйста, сколько я должна? Это для одной клиентки.
И вдруг, когда Малуэн этого не ожидал, совсем другим тоном произнесла:
— Да, господин инспектор, тот, что сидит вон там.
Малуэн встал, у него перехватило горло, и он еще раз взглянул на м-с Браун.
— Вы хотели поговорить со мной?
Неужели он так и не сумеет заговорить? Малуэн смотрел на Молиссона, губы его дрожали, он был не в состоянии произнести то, что решил сказать. Это продолжалось несколько секунд, и, чтобы покончить со всем одним разом, он рывком поднял чемодан, протянул его полицейскому и выдавил:
— Вот!
Молиссон, нахмурив брови, приоткрыл крышку и, повернувшись к столовой, спокойно позвал:
— Мистер Митчел!
Малуэн заметил, что инспектор не обрадовался, напротив, взгляд его стал жестким. Старик Митчел оставил завтрак и вслед за дочерью направился в холл.
— Вот ваши деньги, — сказал сотрудник Ярда, указывая на чемодан.
На Митчела он не глядел, а наблюдал сквозь стекло за м-с Браун. Она, не догадываясь, что происходит, тоже смотрела на них. Проверяя содержимое чемодана, старик положил его на стол и стал неторопливо выкладывать банкноты стопками, вполголоса пересчитывая их. Эва что-то шепнула отцу на ухо. Он поднял голову, взглянул на Малуэна, взял один билет, подумав, добавил второй и протянул ему.
Митчел удивился, когда стрелочник отрицательно покачал головой, и, решив, что этого недостаточно, добавил третий билет.
— Браун? — спросил Молиссон.
М-с Браун, привлеченная видом банкнот, стояла в дверях салона, покорно ожидая объяснений. Эва, помогая отцу считать деньги, издали объяснила ей, в чем дело.
Было еще не поздно. При желании Малуэн мог сказать, что нашел чемодан, поклясться, что больше ничего не знает. М-с Браун не отрывала от него вопросительного взгляда, в котором уже читалось отчаяние.
Малуэн вынул из кармана носовой платок и вытер лоб. Он подумал, что раз она не понимает по-французски, можно сказать все, и быстро, на одном дыхании, проронил:
— Я только что убил Брауна.
Вот и все! Он глубоко вздохнул и отвел глаза в сторону. Молиссон, не теряя ни минуты, уже снимал с вешалки пальто и шляпу.
— Пойдемте со мной!
Но м-с Браун увязалась с ними, и по виду ее было ясно, что она не отстанет. Молиссон не решался повернуться к ней. Малуэн с трудом сглотнул слюну, и тут женщина на ходу спросила по-английски дрожащим голосом:
— Что он сказал?
Они шли по тротуару, над ними сияло солнце. Молиссон шел посередине. Никто из них не знал, куда они идут, и все-таки каждый догадывался.
— Она спрашивает, долго ли мучился ее муж?
— Она поняла?
Малуэн чуть было не бросился бежать, но это был лишь мимолетный порыв — ноги не слушались его, хоть он и шагал вместе с остальными.
— Что ей сказать? — спросил Молиссон.
— Не знаю. Он мертв. Понимаете?
Он действительно не знал. До него не доходил смысл вопроса.
Он попытался вспомнить, но в памяти не сохранилось ничего такого, что соответствовало бы слову «мучиться».
— Все это не так… — пробормотал он, впервые почувствовав, что бессилен что-нибудь объяснить. И чтобы не видеть склоненного к нему лица м-с Браун, стал смотреть на море.
— Скажите ей, нет, не мучился.
Молиссон заговорил по-английски. М-с Браун приложила платок к глазам. Малуэн сам повернул в сторону скалы.
— Это далеко? — спросил инспектор.
— По ту сторону гавани, в двух шагах от моего дома.
Сами увидите.
Зимой выдается не более двух-трех таких дней, таких тихих и прозрачных, что хочется услышать колокольный перезвон, как в воскресенье.
— Привет, Луи! — крикнул кто-то, когда они проходили через рыбный рынок.