— Отстань!
— Потом вернешься и начнешь жаловаться, что заболел! А ухаживать за тобой мне.
Не чудно ли получается? Живешь с женщиной двадцать два года, имеешь от нее детей, делишь с ней заработок, а по сути дела — чужой она тебе человек! И сама же виновата во всем — ничего не понимает и вечно хнычет. Она даже мысли не допускает, что в дни, когда муж ходит играть в шары, он имеет право вернуться навеселе. Никогда не спросит — кто выиграл? Больше того, она одна не знает, что он лучший игрок Дьеппа!
— Уверяю тебя, Луи…
— Заткнись!
Она спокойно выслушала грубость, — привыкла, хотя раньше от такого словца проплакала бы три дня подряд.
— За семью отвечаю только я, верно? — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Это я работаю! И деньги на жратву тоже я приношу! А если завтра я скажу, что мы богаты? Что тогда? Если завтра я покажу тебе сотни тысяч?
Он провоцировал ее. И она отступила, но не потому, что была потрясена, а просто хотела прекратить ссору.
Но он был уже не в силах остановиться.
— Считаешь, я на такое не способен? Ты ведь это думаешь? У нас ведь только шурин умник, потому как служит в банке. Погоди же! Именно ему я вручу деньги, чтобы он открыл мне счет.
Тут ему полегчало. Он надел свой лучший костюм из толстого синего сукна, какой обычно рыбаки носят по воскресеньям.
— Ты забыл носовой платок, — сказала жена.
— Я ничего не забываю, заруби себе на носу!
Его подмывало взглянуть на себя в зеркало и улыбнуться своему изображению, но он лишь пожал плечами и вышел.
Улицы как таковой еще не существовало, только перед домом замостили пятачок тротуара. Малуэн обходил лужи, чтобы не запачкать начищенные ботинки. На вершине откоса ему встретился Эрнест, который возвращался из школы. Он поцеловал сына в холодную щеку.
— Поторапливайся! Мать ждет.
Наконец он спустился к гавани, убеждая себя, что должен хорошенько подумать. Время от времени он оглядывался, удивляясь, почему нигде не видно незнакомца.
4
Было примерно половина пятого — огни уже давно зажглись, — когда он увидел англичанина, выходившего из почтового отделения. Малуэн ускорил шаги, чтобы следовать за ним на расстоянии, и оба пошли вдоль витрин.
Что делал этот человек весь день? Спал? Бродил вокруг гавани? Вряд ли — Малуэн долго прохаживался там взад и вперед и наверняка встретился бы с ним.
Англичанин шел быстро. Было холодно. По-прежнему везде царил туман и в конце причала выла сирена.
У антикварной лавки он свернул вправо. Дальше идти было некуда — короткий переулок вел к дамбе, неподалеку от отеля «Ньюхейвен». Над входом в отель, словно две луны, светились в тумане два шара из матового стекла. Слева, из непроглядного мрака, доносилось дыхание моря.
Почувствовал ли англичанин, что за ним идут? Он ни разу не обернулся, но ускорил шаг, хотя, возможно, просто хотел побыстрее дойти до места.
Просторный вестибюль отеля обставлен стульями, креслами, вешалками. Дальше, расширяясь еще больше, он переходил в холл, где с левой стороны помещалась конторка, а с правой — американский бар.
В плетеном кресле сидел мужчина с мягкой шляпой на коленях. У него был такой спокойный, такой терпеливый вид, словно он едет в поезде и ждет остановки.
А видел он перед собой лишь освещенный вестибюль, за которым стеной вставала сырая ночь.
Человек этот заметил, как из темноты вынырнула фигура в светлом плаще. Хозяйка, занятая каким-то счетом, со своего места ничего не могла увидеть, но обладала способностью узнавать людей по походке.
— А вот и господин Браун, — сказал она, улыбаясь.
Когда Браун дошел до середины вестибюля, на тротуаре появилась едва различимая фигура, несколько секунд помаячила в тумане, затем исчезла. То был Малуэн.
Человек из Лондона не знал, что его ждут, и шел потупясь. Он поднял голову лишь в трех шагах от плетеного кресла. Нос его сморщился, тонкие губы сложились в гримасу, которую он попытался выдать за улыбку, а вновь прибывший встал и, протянув руку, поздоровался по-английски.
— Рад видеть вас, мистер Браун.
Сам ли Браун протянул в ответ руку или посетитель схватил ее? Во всяком случае, он так долго и крепко пожимал ее, словно больше не хотел отпускать.
Хозяйка любезно объяснила:
— Ваш друг появился, как только вы ушли, но при таком тумане предпочел не разыскивать вас по городу, а подождать здесь.
Повернувшись к ней, Браун вновь попытался изобразить презрительную улыбку.
— Хотите, я зажгу свет в салоне?
Это была комната с большими окнами слева от вестибюля, напротив столовой, находившейся справа. Нажав кнопки на распределительном щите, хозяйка осветила салон, серый и тоскливый, как приемная дантиста, с такими же журналами на столе. Не теряя времени, она открыла окошко в буфетную.
— Жермен, узнайте, что господа будут пить.
Посетитель отпустил наконец руку Брауна.
— Виски, мистер Браун? — подскочил Жермен. — А вам, сэр?
— Прекрасно! Два виски.
Они вошли в салон, Браун снял плащ, а его спутник опустился в кресло и положил ногу на ногу.
— Вы удивлены встречей со мной, мистер Браун?
Они были примерно одного возраста, но человек с мягкой шляпой держался настолько уверенно, что казался почти агрессивным.
Жермен подал виски. Собеседники не закрыли двери салона — так им будет спокойно, если не говорить слишком громко.
Атаку начал посетитель:
— Я солгал бы, сказав, что не предполагал найти вас в Дьеппе. У вас уже стало просто манией время от времени совершать поездки на континент.
Браун молчал, видно было, что он не расположен к разговору. Он печально смотрел на собеседника, стиснув руками колено.
— Кстати, вы встретили здесь своего приятеля Тедди? Нет? Разминулись? А между тем его видели в Дьеппе в момент вашего прибытия.
Через застекленную дверь виднелась хозяйка, которая выписывала счета для обоих приезжих и с любопытством поглядывала в их сторону.
— У вас усталый вид, мистер Браун. Нездоровится?
Опять печень?
Браун вздохнул, переложил левую ногу на правую и снова сцепил руки на коленях.
— Знаете, — продолжал приезжий, — чего мне стоило отговорить старика Митчела ехать вместе со мной?
Браун не шелохнулся, оставшись все таким же мрачным, безучастным, и тогда выведенный из себя собеседник поднялся, дважды обошел салон и, встав за спиной Брауна, положил ему руки на плечи. На этот раз тот вздрогнул, но еле заметно и остался сидеть нога на ногу.
Посетитель сел и уже менее развязно, скорее сердечно, сказал:
— Старика Митчела вы знаете не хуже, чем я. Пятнадцать лет назад, когда вы только начинали выступать в мюзик-холле, он уже был владельцем «Палладиума» и, если память мне не изменяет, не раз подписывал с вами контракты… Прекрасный зал! Особенно великолепен фасад из крупного серого камня… Да вы же его наверняка помните. Тротуар залит светом, у подъезда вереница машин, два полисмена, швейцар, рассыльные…
А над входом светящиеся буквы — название спектакля.
Все ослепительно сверкает, до того ослепительно, что позади все черным-черно. Например, стена, вернее, часть фасада над антресолью.
Браун закурил и вновь опустил руки на колени.
— Вам известен и кабинет Митчела, верно? Он на самом верху, под крышей, на уровне карниза, нависшего над залом. Митчел ни за что не хотел перебираться в другое место, хотя артистам не слишком нравилось подниматься по железной лестнице чуть ли не на шесть или семь этажей…
Хозяйка отдавала распоряжения Жермену, который начал сервировать столы в столовой.
Заглянув в салон, он осведомился:
— Господа будут есть вместе?
— Конечно! — ответил вновь прибывший.
Браун промолчал.
— И, наконец, вам известно, мистер Браун, что в субботу на той неделе Митчел решил продать свое заведение одной из кинокомпаний. Об этом писала вся пресса, сожалея, что старого мюзик-холла не станет.