– Боже мой! – воскликнул Макс, крепко пожимая мне руку. – Дотошный! Ты ли это?
«Дотошный» было мое школьное прозвище.
– Куль Макс, стихи сочиняющий! – в свою очередь приветствовал я его.
Мы долго смеялись, так что на глазах у меня выступили слезы – те самые неизлитые слезы, которые душили меня всю ночь. Макс ничего не подозревал и думал, что я приехал к нему прямо из дома. С виноватым видом я признался, что вот уже несколько дней, как я в городе, но не мог связаться с ним. Он понял меня в том смысле, что я не мог ему позвонить – у него не было телефона, и это, как ему казалось, создавало невыгодное представление о его клиентуре.
– Я уже два месяца жду, когда мне поставят телефон, – сказал он, как бы оправдываясь. – Видишь ли, я не дал никому на лапу, а блата у меня нет… Так, значит, ты остановился у этого безмозглого, безграмотного, продажного деляги. Прошу прощенья.
– Что поделаешь, – сказал я. – Ты же знаешь, он был моим учителем.
Я с удовольствием макал хлеб в горячее какао, которое приготовил для меня слуга Макса. Нанга и Элси уже казались мне такими далекими, что я мог говорить о них как о случайных знакомых. Но я не собирался пока ни о чем рассказывать, чтобы Макс не подумал, будто я вспомнил о нем лишь теперь, когда не мог больше пользоваться гостеприимством министра.
Я не пробыл у Макса и получаса, а у меня словно камень с души свалился, и я уже не мог понять, зачем мне понадобилось связываться с Нангой.
Глава восьмая
Около девяти Макс уехал в суд, и лишь тогда, наедине с собой, я осознал всю глубину своего унижения. Я остыл, ярость моя улеглась, и остался только голый факт: другой отбил у меня подругу и, можно сказать, на моих глазах лег с ней в постель, а я ему это спустил, вынужден был спустить. А почему? Только потому, что он министр, чванящийся своим богатством, нажитым не от трудов праведных, живущий в роскошном особняке, построенном на народные деньги, и разъезжающий в «кадиллаке» под охраной одноглазого наемника. Мало того, что он переспал с моей подругой, у него еще хватило наглости оправдываться тем, что я выглядел слишком усталым! Человек, которому перевалило за пятьдесят, у которого сын кончает школу, а жена ходит неряхой, платья не одернет, смеет говорить мне, что я плохо выгляжу. А я сижу сложа руки и гадаю, вернется Элси сегодня в больницу или проведет с Нангой еще одну ночь. У меня даже мелькнула постыдная мысль позвонить из автомата в больницу, не называя своего имени, но я тут же отмел ее.
Однако вполне возможно (судя по тому, как сложилось все в дальнейшем), что эти мелкие низменные мысли были своего рода дымовой завесой, за которой незаметно для меня самого вызревали важные решения. Мне приходит на ум теория одного из преподавателей колледжа, где я учился. Он говорил, что па экзаменах лучше всего сперва прочесть подряд все вопросы и начать отвечать с самых легких. Тем временем, утверждал он, ваше подсознание работает над остальными. Я попробовал этот метод на выпускных экзаменах – результаты оказались неблестящими, но, я подозреваю, что могло быть и хуже. Зато теперь, когда надо было решить вопрос о моих отношениях с Нангой, подсознание (или как еще это там называется), похоже, заработало само собой. Моя мысль беспомощно билась, точно птица, попавшая в силки, как вдруг я увидел выход. Я понял, что дело вовсе не в Элси. Дело в том, что Нанга поступил со мною так, как ни один мужчина не вправе поступать с другим – даже хозяин со своим рабом, и мое мужское достоинство требовало, чтобы я заставил его в полной мере заплатить за оскорбление. Короче говоря, я решил вернуться в Анату, найти ту девушку, которую Нанга собирался сделать своей «парадной женой», и, что называется, взять ее в оборот. Это было как озарение – мгновенная, ослепляющая, неожиданная мысль.
Под вечер, когда вернулся Макс, я уже что-то весело напевал себе под нос. Он было набросился на мальчика-слугу за то, что тот не накормил меня, но я вступился за него, сказав, хотя это была неправда, что он вызывался приготовить мне ленч, но я предпочел дождаться хозяина.
За столом я рассказал Максу об Элси и Нанге, опуская некоторые подробности и вообще стараясь говорить как можно более непринужденно, не столько потому, что не хотел показать, как меня унизили, сколько потому, что жаждал теперь лишь одного – мести.
– Все они такие, – с мрачным видом произнес Макс – Только и думают что о бабах, «кадиллаках» да земельных участках. Впрочем, чего можно ожидать, если образованные люди всецело отдали политику на откуп невежественным хамам вроде Нанги?