В тот вечер, когда я уже заправлял лампу, ко мне постучали.
– Входи, если ты красива, – сказал я.
– Одили дома? – раздался неестественно пискливый голос.
– Да входи же, дуралей.
Эта глупая шутка никогда не надоедала нам с Эндрю, и мы постоянно разыгрывали таким образом друг друга, надеясь, что при звуке девичьего голоска, под который мы старательно подделывались, у приятеля екнет сердце.
– Как дела? – спросил я.
– Ничего, вот только очень устал.
– Ты узнал, кто эта девчонка?
– Девчонка, девчонка – у тебя только и разговору, что о девчонках. Ни о чем серьезном с тобой не потолкуешь.
– О'кэй, образцовый джентльмен, – ответил я, зажигая лампу, – кто первый скажет еще хоть слово о девушках, тому отрежем язык. Какая сегодня погода?
Эндрю рассмеялся. Тут вошел мой слуга Питер, пятнадцатилетний пострел, и спросил, что готовить на ужин.
– Как? Ты разве не слышал в три часа сводку новостей? – с притворным изумлением спросил я.
– Нет, сэр.
– Вышел новый правительственный указ: есть только два раза в сутки – утром и днем. Больше не полагается.
– Совершенно неправдоподобно! – Питер любил длинные слова. Он окончил шесть классов и еще два-три года назад мог бы устроиться посыльным в какой-нибудь конторе, а быть может, и учителем начальной школы. Но теперь для таких ребят, как он, не было никакой работы, и ему еще повезло, что я взял его к себе вести мое несложное хозяйство. Он получал у меня фунт в месяц и, разумеется, бесплатное жилье и питание. Большую часть свободного времени он проводил за книгами, однако его излюбленное чтение было весьма сомнительного свойства.
Как-то раз я застал его за книгой с очень странным названием – если не ошибаюсь, «Как разгадать тайну прекрасного пола». Он только что получил ее из Ныо-Дели, заплатив за нее, вероятно, не меньше десяти шиллингов, не считая расходов на пересылку. Я задал ему тогда хорошую взбучку.
Я долго колебался, что заказать на ужин, и в конце концов попросил поджарить мне немного батата.
– Жареный батат перед сном? – воскликнул Эндрю. – Смотри, если ты станешь ломиться ко мне среди ночи, я и не подумаю тебе открыть.
Это был прозрачный намек на тот случай, когда у меня разболелся живот после того, как я съел с полдюжины жареных кукурузных початков. Я так перепугался, что прибежал к Эндрю и попросил отвезти меня в больницу на его стареньком автомобиле.
– Что же мне, по-твоему, есть? – спросил я.
– А я тебе кто – жена?! – рассердился Эндрю. – Мало ли девушек вокруг, и все только и мечтают выскочить замуж.
– Не беспокойся, теперь у меня есть кое-кто на примете.
– Вот как! Кто же она? И как насчет стихов?
– Стихи те же, – сказал я, и мы хором продекламировали четверостишие, которое один из наших знакомых сочинил для пригласительных билетов на свою свадьбу:
– Нет, ты только посмотри на этого негодника! – с притворной суровостью набросился Эндрю на Питера. – Как ты смеешь смеяться над старшими?
– Простите, сэр, – с комическим испугом ответил он.
– Так что бы мне съесть на ужин, Питер? – спросил я.
– Что будет угодно моему господину. Может быть, рис, сэр?
Так я и знал. Когда ни спросишь его совета, он неизменно предложит тебе рис – свое любимое блюдо.
– Ладно, – сказал я. – Сваришь чашку риса – не полторы, не одну с четвертью, а ровно чашку.
– Слушаюсь, сэр, – ответил Питер и, очень довольный, вышел из комнаты.
Я знал, что он сварит две чашки, не меньше.
– Так кто же она такая? – спросил я.
– Ты о ком?
– Об этой девушке, которая приезжала с министром.