Я никак не мог решить, действительно ли Джин нравилось ездить по всем этим местам, как она уверяла, или у нее была на то своя тайная причина; быть может, ей хотелось, чтобы мне стало стыдно за столицу моей страны. От нее можно было этого ожидать – уж очень она была не проста.
Наконец мы вернулись в приличные, богатые кварталы города.
– Вот эти десять домов принадлежат министру общественных работ, – сказала Джип. – Они сдаются различным посольствам за три тысячи в год каждый.
Ну и что? – подумал я про себя. Возможно, так оно и есть, но не тебе пас судить. Предоставь это нам и не примазывайся к нашему делу – ты только оскверняешь его.
– А вот это уже вторая улица Нанги, – сказал я вслух, указывая налево.
– Нет, та, около фонтана, называлась проспект Нанги, – возразила Джин, и мы оба расхохотались – уже снова друзья. – Я не уверена, что нет еще и шоссе Нанги. Площадь есть.
Тут меня снова передернуло. Кто она такая, чтобы так высокомерно смеяться над нами! Что она о себе воображает! Уж наверное, могла бы и у себя на родине найти, над чем посмеяться. Или поплакать, если это ей больше нравится.
– Не могу понять, – продолжала она, явно не замечая моего молчаливого негодования, – почему у вас не называют улиц в честь исторических деятелей или событий, как во Франции и других странах, – ну, например, в честь вашей борьбы за независимость?
– Потому что мы не во Франции, а в Африке! – раздраженно ответил я, но она явно приняла мои слова за горькую иронию и снова рассмеялась. На самом же деле я просто хотел повежливее послать ее к черту. Мне казалось, что я понял теперь, почему ей так нравится разъезжать по нашим трущобам. Должно быть, она сделала уже сотни снимков и рассылает их всем друзьям и знакомым. А, кстати, у себя на родине захотела бы эта поклонница Африки оказаться в одной компании с чернокожим?
– Когда ты ждешь Джона домой? – спросил я, кипя от злости.
– В среду, а что?
– Я подумал, не встретиться ли нам еще раз?
– А тебе бы хотелось?
– Ну да!
– Что ж, я позвоню тебе завтра, идет?
Глава шестая
Всякий, кто хоть сколько-нибудь внимательно следил за моим рассказом, вероятно, подумает: а что же Элси, из-за которой я, собственно, и приехал в столицу? Так вот, я написал ей сразу по приезде и в субботу утром наведался к ней в больницу. Элси спала после ночного дежурства, и ее пришлось разбудить, поэтому мой первый визит к пей был очень кратким. Но, собственно, я и приезжал-то только затем, чтобы условиться, что она проведет у меня два свободных дня, которые полагаются ей за ночное дежурство, и захватит с собой свою приятельницу – для Нанги, хотя прямо об этом не говорилось.
В нашей стране шикарная американская машина с шофером в белоснежной форме и развевающимся министерским флажком пройдет сквозь игольное ушко. Привратник у ворот больницы поспешно поднял железную перекладину и отдал честь. Я кивнул пожилому санитару, и он бросился к машине с таким проворством, будто сразу скинул десяток годков. Вопреки всем правилам меня впустили в помещение для больничных сестер и разбудили Элси.
Вид у Элси был заспанный, но она так обрадовалась моему приходу, что мне захотелось, отбросив благоразумие, остаться у нее подольше. Платок, которым она повязалась, съехал ей на глаза и закрывал уши. Но, несмотря на это и на опухшие от сна глаза, она была мне желанна, как всегда. Она тут же засуетилась – это было так на нее похоже, – собралась куда-то бежать за выпивкой и закуской, но я решительно отказался.
Я уже встал и хотел уйти, когда вошла ее подруга. Очевидно, она была не так уверена в своей красоте, как Элси, и задержалась, чтобы привести себя в порядок. Элси уверяла, что уже знакомила нас на студенческой вечеринке, но я, хоть убей, не мог вспомнить. Она была смазливенькая, с остреньким личиком и очень похожа на болтливую птицу-ткача; я подумал, что, верно, и она так же болтлива, как ее пернатый двойник, однако за все время она не сказала почти ни слова и, когда я уходил, даже не вышла с Элси проводить меня до машины. Странно, подумалось мне, она нелюбопытна, это так не похоже па наших женщин.
Мы с Элси пошли к машине, и я в шутку заметил:
– Как бы Нанга не захотел махнуться.
– Чего-чего? – удивилась Элси.
Я понял, что она впервые слышит это слово, и объяснил ей, что оно значит. Мы оба рассмеялись.
– Обмена не потребуется, – лукаво заметила Элси. – Она красивее меня.
И мы рассмеялись вновь.
– Если ты напрашиваешься на комплимент, то ты его не дождешься, – ответил я и нагнулся, чтобы сесть в машину – шофер распахнул дверцу, как только я вышел из здания больницы. – Да, кстати, – сказал я и снова выпрямился, – недавно на вечеринке я познакомился с американкой, ее тоже зовут Элси. Всякий раз, когда я слышал ее имя, я вспоминал о тебе.
– Какая еще такая Элси? Увидишь ее, скажи, что у тебя есть только одна Элси! Ну и хорош же ты, нечего сказать! Не успел приехать, как уже обзавелся второй Элси! Смотри у меня!
– Спокойно, – сказал я, – что особенного в том, что я повстречался па вечеринке с твоей тезкой?
Признаться, мне льстило, что Элси ревнует. Я уже хотел было сказать, что та, другая, Элси и в подметки ей не годится, по вовремя удержался – из чисто тактических соображений. Я только заметил, что, вздумай я завести себе еще одну подружку, я бы выбрал девушку с другим именем, хотя бы для того, чтобы их не путать.
– Ври больше, – рассмеялась Элси, и на щеках у нее обозначились ямочки. – Будь у тебя десяток Элси, тебе все было бы мало – по глазам видно.
– Глупости! Что мне это имя – амулет какой, что ли?
– Кто тебя знает! – пожала плечами Элси.
– Ты знаешь.
Шофер захлопнул дверцу машины, недвусмысленно давая понять, чтобы я поторопился. Но я решил не обращать на него внимания.
– Как называется эта машина? – спросила Элси.
– «Кадиллак».
– Так это и есть знаменитый «кадиллак»? Первый раз вижу! – совсем по-детски обрадовалась Элси. – Вот так машина! Ой-ой! От такой жизни и в рай не захочется!
– Как сказать, родная. Человеку всегда мало того, что у него есть.
Я сам открыл дверцу и сел в машину.
– Так я приеду за тобой в четверг ровно в четыре, – сказал я на прощанье. – А теперь иди досыпай, дорогая.
Я, как вельможа, откинулся на спинку сиденья. Элси махала рукой, пока машина не скрылась за поворотом дороги.
В четверг в шесть часов вечера Нанга должен был открывать первую выставку произведений наших отечественных писателей. Для меня выставка представляла особый интерес, поскольку я сам намеревался написать роман – о тех временах, когда в нашем краю впервые появились белые.
Около половины третьего министр явился домой к ленчу, захватив с собой приготовленную для него речь. По его словам, за весь день у него не было свободной минуты заглянуть в нее, и я полагал, что уж теперь-то он сядет и наскоро пробежит ее, но он положил папку с речью на полку и принялся расспрашивать меня о «нашей» предстоящей поездке в больницу. Я очень удивился: до этой минуты мне – да, наверное, и самому Нанте – в голову не приходило, что он поедет со мной.
– Надеюсь, к нашему приезду они будут готовы, – сказал он.
– Да, я предупредил Элси, что в шесть мы должны быть в другом месте.
– Послушай, Одили, у тебя серьезные намерения относительно Элси?
– Вы хотите сказать, собираюсь ли я на ней жениться? Господи боже, конечно, нет.
Хоть я и вправду не собирался жениться на Элси, с моей стороны не хорошо было так говорить о ней. Но мы с Нангой уже успели поделиться друг с другом своими любовными победами, и мне оставалось только выдерживать взятый тон и отзываться пренебрежительно о женщинах вообще. Я даже рассказал Нанге о своем первом знакомстве с Элси – разумеется, не называя ее имени. Но на каждую мою историю у министра было наготове не меньше пяти…