Тот, кому доводилось видеть эту казнь, кто слышал стоны умирающего, видел его сочащуюся кровью наготу, неизбежно задумывался о мере добра и зла, на которых зиждется наш мир, и, понимая, что должен осуждать преступление, за которое воздается распинаемому, и быть на стороне палачей, не мог не сочувствовать несчастному, ставшему жертвой того, что именуется справедливостью. Да, он совершил преступление, и, если бы не стал орудием зла, то, как добрый и порядочный гражданин, ходил бы сейчас по улицам, смеялся с приятелями в таверне, играл бы с детишками или, может быть, привел бы их к кресту, на котором мучился осужденный, и они вместе, из чистого любопытства, разбирали бы надпись на табличке с именем жертвы и названием преступления, которое совершил распятый. Но, с другой стороны, зло, совершенное умирающим, для него самого оборачивалось добром, иначе не стал бы он вполне сознательно рисковать собственной жизнью, обрекая себя на мучительную смерть. И, наконец, зло, учиненное палачами, было, в свою очередь, чревато добром, ибо ради чего, как не ради счастья и благополучия общества, ради его безопасности и благоденствия, совершали они свое кровавое деяние?
В мои цели не входит размышлять о добре и зле, о том, кто в этом мире прав и кто не прав, – нет у меня ни склонности, ни умений думать о таких материях. И все-таки я позволю себе заявить: наш мир и наше существование в нем покоятся на этих двух основаниях, и они, с одной стороны, находятся в неразрешимом противоречии друг с другом, а с другой, само это противоречие есть основа стабильности всего живущего в этом мире и даже всего созданного людьми. И я никогда не встречал человека, который смог бы оспорить эту мысль. Более того, некоторые философы, что живут в странах, где заканчиваются и начинаются маршруты наших верблюжьих караванов, видят в этом противоречии форму любви, подобной взаимной любви мужчины и женщины, и даже бог, как они его понимают, может быть богом только тогда, когда у него есть противник – только тогда бог обретает некое разумное равновесие, которое позволяет ему внимать молитвам страждущих. Это равновесие мы видим и в наших собственных телах, и оно обеспечивается гармонией между правым и левым, хотя некоторые и склонны утверждать, что это – не гармония, а скорее битва, а наше счастье и благополучие есть случайный результат временного перемирия в войне, которая никогда не закончится. В сфере мысли, как она утвердилась, по крайней мере, в наших средиземноморских землях, двойственно-противоречивая природа всего существующего перевыражена в терминах непрекращающейся борьбы между добром и злом, хотя сущность каждой из сторон конфликта осознать невозможно, ибо, как в случае с понятиями «правое» и «левое», а также «верх» и «низ», одно может быть понято лишь при наличии и с учетом того, что представляет собой его противоположность.
Пьяный человек не знает, где право, а где лево; чувство равновесия у него утрачено, он ежеминутно готов упасть, и вот – падает! Но временами, как уверяют некоторые, опьянение охватывает всю вселенную духа. Равновесие, установившееся между добром и злом, рушится, и, если некоторые из живущих с горечью и страхом ожидают конца времен, иные с радостью в сердце уповают на скорый приход новой эры. Первые уверены в скорой гибели человечества, вторые же надеются, что совсем скоро оно расправит крылья и взлетит, подобно птице или ангелу. Рвется связь времен. Несчастное человечество ищет знаков и предзнаменований, невесть откуда являются пророки, и все говорят о проклятии Вечности и скором пришествии Царства справедливости. А поскольку грань, отделяющая религию от политики, тонка и прозрачна, хаос вторгается и в земные законы. Фанатики, бунтовщики и убийцы уже не прячутся в тени; они смело выходят из укрытий и вершат свои темные дела – тут-то у палачей и прибавляется работы!