Много раз, снова и снова, я слабел, и дурнота охватывала меня. Видно, тяжко было и Алексею Кулакову. Однако такого приступа апатии и бессилия, какой пережили мы с ним там, в долине Макирты, уже не повторялось. Наверное, пришло то, что называют «вторым дыханием».
Через двое суток на третьи мы вышли к устью Чамбы, к Подкаменной Тунгуске, и к вечеру добрались до фактории Ванавара…
Теперь тот путь — напрямик от «страны мертвого леса» до первого жилья — вошел в историю многих экспедиций, побывавших там, под названием «тропа Кулика».
Четыре небольших бревенчатых домика, магазин, склад-сарай и банька — вот и вся фактория Госторга Ванавара. Население ее, когда не подкочевывают эвенки, — семь человек. Только после начала крепких заморозков она имеет по вьючной дороге постоянную связь с Кежмой на Ангаре. Тогда оттуда идут караваны с товарами для магазина фактории и обратно с пушниной. Пушнину иногда сплавляют больше тысячи километров вниз по Подкаменной Тунгуске, к Енисею.
В Кежме есть почтовая контора, фельдшерский пункт, школа. Но не было тогда еще ни телеграфа, ни постоянного, регулярного сообщения по реке или посуху с Транссибирской железнодорожной магистралью или Енисеем с его пароходными линиями.
Тихая жизнь фактории нарушена нашим приходом. Заведующий и его сотрудники топят баньку, готовят уху, пекут шаньги, тащат к столу банки с вареньями и соленьями. Закон сибирского гостеприимства — сначала помыть и накормить гостя с дальней дороги, а потом уже посидеть с ним за чайком и всласть наговориться.
Трое суток мы отдыхаем. Но приходит время расставания. Кулаков, Сизых и я заводим коней в большую, лодку, чтобы переправить их на другой берег, грузим нехитрый багаж. Леонид Алексеевич, похохатывая по своему обыкновению, обнимает нас так, что кости трещат.
— В добрый час, Витторио! Поклон всем! Жду в нашей заимке на Большом болоте. В начале октября.
Настроение у него отличное. Ему не придется быть одному два месяца там, в «стране мертвого леса». На фактории оказался пришедший сюда в поисках заработка житель какого-то ангарского селенья Китьян Васильев. Он и согласился сопутствовать Кулику. Щуплый, белобрысый, вялый, этот парень мне не понравился. Но, как говорится, «на безрыбье…». И когда мы с Леонидом Алексеевичем, сговорив Китю, беседовали на прощанье вдвоем и я высказал свои опасения, не будет ли он слабоват, Кулик понимая, что новый рабочий вряд ли станет ему хорошим помощником, сказал:
— Главное — чтобы душа живая была рядом. Будет готовить «заваруху» и носить инструменты — и то ладно. На большее не рассчитывал.
Не рассчитывал? Услышав это, я понял, что Леонид Алексеевич, решив проводить нас до Ванавары, задумал убить двух зайцев: нам помочь в пути и найти себе на фактории Пятницу для робинзонады. Но так или иначе и у меня отлегло от сердца. Все же этот замечательный человек будет не один.
Отплываем к тому берегу, чтобы встать на тропу в Кежму.
Пес Загря волнуется в последнюю минуту не меньше нас. Он никак не может понять: почему его не пустили в лодку, почему один из тех, с кем он был в тайге много дней, остается на берегу? Загря носится у кромки воды, повизгивает, хочет плыть за лодкой. Леонид Алексеевич подзывает его и берет за ухо. И долго стоит так, до тех пор, пока мы не высаживаемся и, помахав шапками, не уходим в темный лес…
Снег. Снег. Снег. Горы по долине Хушмы — белые горбы. Серое, унылое небо. Щетинится черными стволами почти без сучьев небольшая роща сухих деревьев. Наконец домик нашей базы на реке.
Леонид Алексеевич дает команду расположиться здесь на ночь.
— А вас, Витторио, попрошу, как бывало, в «лабаз». Побеседуем.
В «избушке на курьих ножках» нам теперь тесновато в наших зимних одеждах. Но раздеться, конечно, нельзя. Мороз забирает уже крепко, по-зимнему. Градусов под двадцать.
Снова горит свеча на большом сундуке. Кулик облокотился на него устало. Он похудел. В отросшей бороде сильно пробивается седина.
— Рассказывайте, Витторио, обо всем по порядку и поподробнее. Как добрались до Ленинграда, как все дальше шло. С вашим прибытием в сутолоке этих дней ведь толком и поговорить не удалось.
И я начинаю рассказывать:
— …До Кежмы дошли без особых приключений. Лето было сухое, переправы через болота и речки не очень мучали. В Кежме плавиться до устья, до поселка Стрелка на Енисее, сговорил нашего Константина Сизых. Он купил шитик, взял с собой младшего сына. Мы благополучно прошли все двадцать порогов и шивер. Пожалуй, самым неприятным оказался первый — Аплинский. Чуть было шитик не зарылся носом в волны — «толкунцы» — после спуска с главного перепада порога.