Ну прямо на глазах человек из ханыги превратился в начальника.
И вот это Ольге Васильевне как раз понравилось — Петропалыч всегда лебезил перед ней, заискивал, а этот тебе налился и требует, отдай и не греши. Ну хозяин полноправный.
А после второй бутылочки лег Коля на диванчик Петропалыча и всхрапнул. Ночью же, очнувшись, не очень-то, видать, соображая, где находится, увидел утопающую в перине женщину, ну и присоединился к ней.
И что характерно, Коля так ловко присоединился, что Ольга Васильевна даже изумилась.
А Коля, слова не сказав, лег на диванчик и сразу заснул.
И утром, перед тем как отправить Колю, Ольга Васильевна так это заметила, что если он захочет снова прийти в гости, то будет его ждать бутылочка и сытная еда.
И стал Коля разок-другой в неделю заходить к Ольге Васильевне. А чего не зайти, если твердо знаешь, что будет питье, еда и чистая постель. От него же требуется малость — внимание небольшое к одинокой женщине. Это же вроде два раза в неделю у него праздник — не надо заботиться о корме и питье.
Ну вот. Он приходит и дает два коротких звонка.
Однако Ольга Васильевна к двери не идет, ждет, пока откроет Тонька Ярцева — пусть удавится от зависти, на нее-то никто не польстится, а Ольга Васильевна еще, выходит, хоть куда, если у нее постоянный друг, который на пятнадцать лет моложе.
И слышит она, как Коля робко спрашивает:
— А Оля дома?
А Тонька идет по коридору, зло повторяя «Оля! Оля!», ну вроде всякую пенсионерку зовут как пионерку.
А Ольга Васильевна выпархивает в коридор:
— Входи, Коленька, — со щебетом.
А он и рад — ведь никому на свете не был нужен — грязное пятно на бальном платье жизни, а тут хлопочут перед ним, угодить стараются.
И Ольга Васильевна со щебетом усаживает его, мол, отдохни малость, мясо сейчас дойдет, уж и не знаю, как вышло, — да вышло, конечно, никто лучше тебя не стряпает.
А на столе парадная скатерть, да салфеточки Ольга Васильевна положит, и рюмку ему хрустальную синюю, и, лишь когда оборудует стол целиком, достанет из морозилки бутылочку — ну видать, что он же не ради бутылочки пришел, но ради хозяйки, а еда и питье — чтоб принять гостя дорогого.
А Коля хоть всегда строг с хозяйкой, однако, размякнув после еды, непременно скажет:
— Хорошо у тебя. Останусь сегодня, а?
— Конечно. Куда же ты пойдешь в такую темень.
И постепенно Коля привык к Ольге Васильевне.
Года два так это и продолжалось. Коля даже и на работу пристроился — грузчиком в гастроном — и полгода там продержался. Ольга Васильевна не только его подкармливала, но и приодела малость — ботиночки, пальто, костюмчик — оно приятнее, когда человек одет чисто.
Ну вот так и длились бы эти встречи, но ведь ничто на белом свете не длится долго, так ведь, а? Ну.
Однажды Коля, уже выпив и закусив, сидел на диванчике, потянулся он малость, зевнул, хотел уж было сказать привычное, пора, Оля, и баиньки. Потянуться-то он потянулся, но лицо его вдруг искривилось, Коля замычал да и сполз на пол. Лежит на полу и мычит. Ольга Васильевна бросилась к нему, да Коля же, Коля, а он только мычит и не может двинуть правой рукой и ногой.
Словом, парализовало человека. Вызвала она скорую помощь, и Колю увезли. А Ольга Васильевна села у окна и весь вечер проревела. И уговаривала себя, чужой же он ей человек, Коля этот, и мало ли кто на свете болеет, однако ничего с собой поделать не могла — так и ревет, так и ревет. Да.
Утром пошла Ольга Васильевна в больницу, а Коля, бедолажка, лежит, шевельнуться не может и мычит.
И было понятно, что если Ольга Васильевна не выходит Колю, то никто его выхаживать не будет — это точно. И Коля отлетит — другого пути для него нет.
Она взяла отпуск и три недели просидела у Коли — кормила с ложечки да перестилала. А какую еду приносила, да ведь всё за свои любезные. Что-то в ней переворохнулось, и ей почти не было жалко своих сбережений. И уговаривала себя: ну вот зачем ей большие сбережения в дальнейшем, если жить осталось не так уж и много.
В больнице к ней относились как к матери Коли, а кто знал, что Ольга Васильевна вовсе не мать, тоже не бросал в нее камень.
Ольга Васильевна и сама себе удивлялась: никогда прежде ни за кем не ухаживала, а сейчас получалось, что это даже и приятно — покормить неподвижного человека. Конечно, будь возле Коли хоть кто-нибудь, говорила себе, она охотно бы отскочила в сторону. А так — ну не пропадать же человеку. Без нее Коле не выкрутиться. А она потом всю жизнь будет виноватой?