Да, а на невесту свою Зверев смотрел прямо-таки с восторгом. Платье сшить самое красивое и с новомодными заморочками. А то, не поверите, некоторые сейчас берут платье напрокат, ну, это вообще нищета первозданная.
Конечно, поднапряглись как могли и Бобковы, но основные расходы взял на себя вот как раз Зверев. И свадьба пройдет, все понимали, по самому красивому разряду.
Да, но свадьба свадьбой, но ведь нужно и вперед заглядывать! В смысле — а где молодожены собираются жить?
Вот! Здесь-то и начинается вся история. В смысле — а где молодожены собираются жить.
Значит, так. У Бобковых «распашонка». Это неважно, в каком доме, важно, что маленькая — тридцать шесть метров — и «распашонка». В одной комнате спят родители, в другой Наташа, а в гостиной — ну, где телевизор, — Федя. То есть через него надо ходить. С другой-то стороны, а через кого тогда и ходить, как не через водоплавающего, который половину времени в море.
Теперь, значит, жених. У него с жильем похуже. Двухкомнатная на троих — он сам, мама и младшая сестра, которой, к слову, двадцать, и возраст к свадьбе движется.
Обычная, значит, история, надежда на хорошую жизнь имеется, и хочется жить именно хорошо, но негде. Нет, на первое время есть куда приткнуться, это не то что первую брачную ночь проводить под звездным небом, на худой конец, поживем в родительской квартире. Но это на самый худой конец.
Зверев со временем, конечно, купит квартиру, он такой, он купит, но лишь со временем. Да, но жить-то надо не в прекрасном будущем, а прямо сейчас.
И тут Наташа вспомнила про свою бабушку Анну Трофимовну, мать своего отца. Ну, бабуля — и даже бабусенька. Двухкомнатная квартира, и живет одна. Учительница на пенсии, семьдесят шесть лет. Сухонькая, легонькая, носила исключительно темные платья с белым кружевным воротником, седые волосы собирала в пучочек и закалывала большим гребнем. Ну, все как есть — учительница на пенсии. И двухкомнатная квартира, и, что характерно, комнаты ну совсем изолированные.
Да, а Василий Павлович свою матушку любил и уважал. Все понятно, единственный сын. Ну вот. Пять лет назад бабушка сообразила, что дело идет к старости, случись что с ней, негоже, если квартира уйдет государству. Ну да, если Василий Павлович здесь вырос и здесь же помер его отец. Негоже этой квартире уходить в чужие руки.
В общем, привычные такие рассуждения. Все так делают, и мы сделаем. Словом, пропишу Федю или Наташу.
Анна Трофимовна некоторое время решала, кого именно прописать. Федя, хоть и ласковый, а все же мужчина. Нет, лучше Наташеньку, девушка, нежное существо, заболею, половчее сумеет помочь.
Договаривались ведь как: Наташа прописана на всякий пожарный, поскольку все нормальные бабушки заботятся о своих внучках. Но пока меня одинокая жизнь устраивает. Живу — квартира моя, помру — Наташенькина. Логично? А как же.
Да, но тут приближается свадьба, и где мы станем жить? Человек себе не враг, и он выбирает лучший вариант. Жить мы будем у бабуси — там две изолированные комнаты, восемнадцать и четырнадцать. И мы займем восемнадцатиметровку, это справедливо — нас ведь двое. А бабуся одна — ей четырнадцать метров. Справедливо? Да. Восемнадцать больше четырнадцати, но ведь и двойка больше единицы — это каждому известно.
Ну, Наташа к бабуле, ах, бабуленька, я такая счастливая, мой Зверев меня любит, но ты знаешь, я подумала, а что если мы у тебя поживем, недолго, с годик, а там Зверев квартиру купит. Что ты, он такой тихий, не курит и не пьет, даром что бизнесмен. Нет, прописывать его не надо, он у матери прописан, и чего ради он будет кому-то дарить кусочек законной жилплощади.
Примерно вот такие лепетания были.
А бабуля что-то такое не в восторге. Она свое твердит: помру — дело другое, а покуда жива, хочу пребывать в собственной квартире исключительно в гордом одиночестве. Да, бабуля не в восторге.
И что главное — все правы. Бабуля хочет жить без посторонних людей — это ее законное право. Да, но ведь и Наташа здесь прописана и, значит, имеет право жить с мужем на своей законной жилплощади. Оно понятно, чтоб прописать Зверева, нужно бабусино согласие, а чтоб жить на своей площади, особого согласия не нужно.
И вот эти соображения Наташа не скрывала от любимой бабушки. Получается, девушка не без напора. Что приятно — внучка в жизни не пропадет. Неприятно только, что она сжимает не чье-то безымянное горло, но твое собственное.
И бабуленька растерялась от такого напора. Она, знай, свое твердит, мы так не договаривались, а договаривались мы иначе, так что жить здесь ты будешь не прежде, чем я помру.