Значит, брат и сестра. Но жива была и маманя. Восемьдесят два года, маленькая, худенькая, волосики что весенний одуванчик перед облетанием. Однако что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню. Нет, не так. Маманя помнила, что было именно с ней, но не сегодня или вчера, а исключительно в ранней молодости.
Да, тут важно, где именно люди жили. У Виталия Андреевича трехкомнатная в Фонареве, у Мани и Маши двухкомнатная в Губине, то есть брат и сестра жили в десяти километрах друг от друга. Две остановки на электричке. И маманя жила в Губине. Собственный большой дом, залив виден, пять комнат и с этим, с как его, с мезонином. Собственно говоря, родительский дом.
Да, но ведь что-то с памятью моей стало. Дом хоть и большой, но маманю одну в нем не оставишь. Ну ладно, летом в доме жила Маня и дети Юши — Виталий Андреевич жил на своей даче, десять соток, домик, сад. А зимой? Два года маманя жила то у дочери, то у сына. Так договорились — по очереди, нельзя же мамочку в беде бросать.
Да, но дочь брала маманю все с большим и большим скрипом, всякий раз жалуясь, что Маша недовольна, мол, из-за старухи у нее никак не налаживается личная жизнь.
В общем, так. Виталий Андреевич был не только старшим сыном, но именно главой семьи. И вообще он маманю любил. Даже и жаловался, что маманя из всех детей больше любила дочь, мол, без мужа и простая рабочая, дышит резиновой пылью, это для здоровья неполезно, а старший сын и так в жизни хорошо устроился, он, так получалось у Виталия Андреевича, и без ее любви нормально живет. Ну, так, не так, но у Виталия Андреевича получалось, что именно так. А он, значит, маманю любил. Сам признавался, как подумает, что Маня кричит на мать, а Маша попрекает бабульку куском хлеба, так капает на сахар валидол.
И однажды не выдержал — не фиг инфаркт зарабатывать, мне спокойнее будет, если мама станет постоянно жить у меня. Маня не упиралась, нет, она сразу согласилась.
Показал маманю соответствующим докторам, получил у них нужные справки, мол, маманя помаленьку в раннее девичество вплывает и пригляд за ней не только желателен, но и буквально необходим. Оформил опекунство и прописал маманю у себя.
Ну да! А дом? Не жирновато ли, ребята, по нынешним временам, что такой дом пустовал? Да, родительский дом, начало начал, ты в жизни моей какой-то причал, но дети разлетелись из гнезда, и гнездо без постоянной жизни развалится, и давайте его по-быстрому продавать. Ведь сейчас появилось навалом людей с капиталом.
Тебе половина и мне половина? Нет, Маня, Юшу обижать нельзя. Но ведь он умер. Да, он умер, но дети живы. Тебе треть, мне треть, им треть. Это и по справедливости и по закону.
Покупатели нашлись сразу, всё оформили законным порядком, денежки поделили, скарб из дома вынесли, новые люди скорехонько дом отремонтировали и вселились. Всё! Есть вопросы? Нет вопросов!
Есть вопросы! Они обязательно появятся, когда всё делят поровну. Нет, такого ни при каком раскладе быть не может, чтоб при дележе все были довольны. И Маня сразу возникла, почему детям Юши надо треть отдать, с каких это пор мертвенькому стало лучше, чем живому, нет, брат, надо треть поделить не между детьми Юши, а между всеми мамиными внуками. Тут все понятно, при таком раскладе и Маше кое-то перепадет.
Но Виталий Андреевич уперся, по закону именно так, как я предлагаю. В случае же очень противном дети Юши не дадут согласие на продажу дома. Конечно, Маня ведь на галошной фабрике работает, а не в юридической консультации, надуть ее проще простого, однако согласилась: все-таки треть лучше, чем ничего. И дом, значит, продали.
Ладно. Но тут новое дело. Где же, можно спросить, справедливость? Да, брат и сестра. Но у брата есть буквально всё — и дача, и машина, и пенсия хорошая, он еще и в ящике охраной командует, в доме тонны хрусталя, на стенах и на полу ковры, совершенно нет живого места, одни ковры, то есть брат, значит, всю жизнь что сыр в масле катался, а его сестра в это же самое время делала для страны резиновую обувь и дышала при этом исключительно вредной пылью. Так где же справедливость на свете? Да будь мама в ясном сознании, она бы по-другому деньги поделила. Она бы поделила по справедливости. И кто больше нуждается, тот больше и получил бы. Не говоря уж о том, что Маня — любимая дочка.
Маня даже и шептунок пустила, мол, брат подкупил докторов и те выдали нужную справку, а так-то мама еще о-хо-хо и буквально все помнит. Когда шептунок дополз до Виталия Андреевича, он, понятно, обиделся. Не веришь мне — давай вместе свезем маму к любым докторам, кто же признает ее здоровой, если она неделю ищет фату, если, Маня, она не найдет фату, то не сможет выйти замуж, а если не выйдет замуж, то и нас с тобой не будет, Маня, и это для мамочки большое горе. Она ведь хочет, чтоб мы были, и для этого обязательно надо найти фату.