— С тех пор ты ее видела?
— Конечно.
— Когда?
— Всю свою жизнь, — заявила она.
— Я говорю о последних тридцати шести часах. Мистер Броудхаст был похоронен вчера…
— Вы хотите совсем свести меня с ума, как этот Свитнер! — она зажала ладони между колен, сотрясаемая крупной дрожью. — Не говорите мамочке, что он со мной сделал! Я не должна была подпускать к себе мужчин! И не подпущу больше никогда!
Она смотрела на меня с глубоким недоверием. Меня охватили жалость и злость. Жалость к ней и злость на себя. Было преступлением допрашивать ее в такой ситуации, будить воспоминания и страхи, толкнувшие ее на край пропасти. Я сидел возле нее, прокручивая в памяти ее ответы. Сначала они казались мне безумным круговоротом мыслей, отталкивающихся от реальности, но постепенно уходящих от нее все дальше. Но по мере того, как я классифицировал ее слова и образы, я начинал понимать, что речь шла о нескольких отдельных событиях, перепутавшихся и наложившихся друг на друга в ее сознании.
— Сколько раз ты была в охотничьем домике, Сьюзи?
Ее губы шевельнулись в безумном подсчете.
— Насколько я помню, три. Вчера, когда Ронни попросился в туалет… Дня два назад, когда Свитнер сделал это со мной на чердаке… И когда-то давно, с мамочкой, когда я была маленькая, меньше Ронни. Ухнул выстрел, она убежала, а я сидела всю ночь на чердаке… — она залилась тихими прерывистыми слезами. — Я хочу к маме…
Глава 29
Родные ждали ее перед домом с двумя башенками. Сьюзан выбралась из машины и направилась в их сторону, волоча ноги и опустив голову. Мать обняла ее, осыпая ласкательными именами. В этой теплоте таилась искорка надежды для них обеих.
Лестер Крендалл стоял рядом, не зная, куда себя деть. Он неуверенно глянул на меня и двинулся в мою сторону нетвердыми шагами, словно земля уходила у него из-под ног, причем по моей вине.
— Ваш человек, — он махнул рукой в сторону дома, видимо, подразумевая Вилли, — ваш человек сказал, что она собиралась спрыгнуть с моста, но вы ее удержали… Я безмерно благодарен вам…
— Просто повезло… Возможно, вы ей что-нибудь скажете?..
Он глянул на меня краешком глаза.
— Что я должен ей сказать?
— Ну, что вы рады, что она не убила себя…
Он отмахнулся от моего предложения.
— Я не хочу этих театральных жестов!
— Мне так не кажется. Она пыталась покончить с собой дважды на протяжении последних четырех дней. Я бы не рискнул забирать ее домой, не показав соответствующему врачу.
Он отвернулся, провожая взглядом входивших в дом женщин.
— Ее никто не обидел?
— Обидели. Морально и физически. Она была одурманена наркотиками и изнасилована. Она была свидетелем, по меньшей мере, одного убийства, а, возможно, и двух. Не ждите, что она справится со всем этим без помощи психиатра.
— Господи! Кто ее изнасиловал?!
— Элберт Свитнер.
Крендалл застыл в каменном молчании. Я ощутил, как в нем поднимается тяжелая сила его юных лет.
— Я убью подонка!
— Он уже мертв. Быть может, вам об этом что-либо известно?
— Нет…
— Вы не видели его в последние два дня?
— Я видел его один раз в жизни, восемнадцать лет назад. Я был свидетелем в суде, когда его посадили в исправительный дом за угон моей машины.
— Я слыхал, что он посетил вас в вашем отеле после освобождения из престонского исправительного дома… Не припоминаете?
— Ладно. Я видел его дважды. Ну, и что это доказывает?
— Не расскажете ли вы мне, что тогда произошло?
— Вы сами прекрасно знаете, иначе вы не вытаскивали бы эту историю на свет Божий. Он хотел разбить наш брак. Все эти три года в исправительном доме он, наверное, ничего не делал, только думал, как этого добиться! Сказал, что он — отец Сьюзи и что подаст в суд для установления отцовства. Я пересчитал ему кости! — он дважды вбил кулак в открытую левую ладонь. — Марту я тоже поколотил. Она забрала Сьюзи и ушла, это не удивительно. И не возвращалась достаточно долго…
— Она ушла со Свитнером?
— Не знаю… Она так никогда и не рассказала мне… Я думал, что уже не увижу ни Сьюзи, ни ее… Казалось, вся моя жизнь летит в пропасть! Вот и долетела…
— Вы можете сейчас построить ее заново. Все зависит от вас…
В его глазах мелькнула искорка понимания, но, несмотря на это он проговорил:
— Сам не знаю, Арчер. Я старею, шестой десяток идет к концу. Все дело в том, что мне вообще не нужно было принимать в свой дом Марту с чужим ребенком…